Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Книга первая. Иудин хлеб

И происходили эти разговоры до сих пор в кабинете Урицкого на третьем этаже дома № 6, что на Дворцовой площади, где располагался Комиссариат внутренних дел Северной коммуны. Сегодня же Урицкий принял его на Гороховой, выкроив полчаса между допросами. Но если раньше каждый из них пытался доказать свою правоту, то на этот раз разговор велся на повышенных тонах, – в основном со стороны молодого человека, – так что Урицкий, не выдержав, велел Каннегисеру убираться ко всем чертям и больше не показываться ему на глаза, иначе он, Урицкий, за себя не отвечает.

Некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу, затем молодой человек круто повернулся и пошел к двери. Но в дверях задержался, искоса глянул на хозяина кабинета: тот сидел за огромным столом, за которым когда-то сидел Петербургский градоначальник, однако отсюда, от двери, новый хозяин этого кабинета казался таким маленьким, таким невзрачным, таким, можно сказать, ничтожным, что трудно было поверить в дьявольскую силу его власти.

– Если с моих товарищей упадет хотя бы один волос… хотя бы один… – произнес Каннегисер с кривой ухмылкой на побледневшем лице и закончил почти шепотом: – Я… я вас… убью. Клянусь честью дворянина.

Открыл дверь и вышел.

Конечно, сказал он эти слова сгоряча, хотя лишь повторил то, что незадолго до этого говорил своим товарищам по училищу, – тем, кого не коснулись аресты. И тоже в запальчивости. Однако слово не воробей: надо, действительно, что-то делать. Тем более что ты на свободе, а твои друзья… И наверняка думают, что в их аресте виноват именно ты, Леонид Каннегисер, потому что… потому что твой старший брат Сергей, как оказалось, был провокатором, то есть доносил полиции на своих товарищей эсеров, а когда его провокаторство открылось, взял и застрелился.

С тех пор черная тень брата-самоубийцы неотвязно стоит за твоей спиной, когтит твою совесть. Избавиться от нее можно, лишь окропив кровью Урицкого жертвенный алтарь свободы. Тем более что этот Урицкий… он совершенно обнаглел: готов ради своих химер уничтожать всех, кто с этими химерами не согласен. И это не просто домыслы: о страшных и тайных делах, творящихся на Гороховой, говорит весь город с содроганием, списки расстрелянных вывешивают в людных местах и печатают в «Красной газете», официальном органе Северной коммуны. Более того: из-за этого евреи стали пугалом для русского обывателя, вызывают ненависть и презрение. Дело может дойти и до погромов. И все лишь потому, что в Петрочека верховодят евреи же, их грязные делишки заставляют вспоминать жуткие библейские истории времен царя Давида…

Ну и, наконец, честь дворянина, будущего офицера…

Вот только будет ли это будущее? Но если за него не драться…

На противоположной стороне Адмиралтейского проспекта остановился господин лет пятидесяти, с узким лицом, которое почти до носа прикрыто серым кашне, в черном длинном плаще, в черной же шляпе и с тростью. Ярко светило солнце, но было по-осеннему прохладно, и все-таки мужчина странно выглядел в своем черном одеянии… если только он не носил по ком-нибудь траур. Этот странный господин некоторое время наблюдал за молодым человеком, затем решительно пересек проезжую часть, по которой, впрочем, мало кто ездил в это неспокойное время, приблизился к молодому человеку и, приподняв шляпу, спросил:

– Господин Каннегисер?

– Да. Чем обязан?

– Хотелось бы поговорить с вами по делу, которое до вас сейчас особенно уже касается.

– А до вас? Простите, не имею чести знать уже вашего имени…

– Если бы таки не касалось и до меня, я бы к вам уже и не обратился. Что же касается до моего имени, то это не столь уже и важно. Важнее другое: мы с вами евреи, нам надо действовать сообща.

Молодой человек брезгливо поморщился, выражая явное неудовольствие оттого, что ему, русскому дворянину, в последнее время слишком часто тычут в нос его еврейством, однако это неудовольствие ничуть не смутило черного господина, по выговору которого можно точно определить, что он из Одессы.

– Таки давайте пройдем уже с вами в сад, посидим, поговорим, – настойчиво предложил черный господин. – Поверьте, нам уже таки есть за что поговорить.

Канегисер передернул плечами, но спорить не стал, и они прошли – один за другим – вдоль ограды, вошли в настежь распахнутые ворота и сели на первую же чугунную скамью.

– Итак, я вас слушаю, – нетерпеливо произнес Канегисер, добавив: – Учтите: у меня мало времени.

Читать дальше