Виктор Усачёв - Атаман ада. Книга первая. Гонимый

– А… как это?

– А т-так – деревья были з-заранее подрублены. В-военная хитрость.

– И откуда ты всё знаешь?

– Из к-книжек… читать надо, тюхи. Айда з-за мной.

И чтобы наглядно показать как это было, Гриша с пацанами подрубил старую грушу в саду соседа, дядьки Тудора Ромашкану, которая чуть было не придавила дядьку, когда он собрался нарвать плодов. Грише тогда здорово досталось от отца, который совсем не поощрял таких наглядных примеров.

Но это не останавливало фантазий Гриши. Он вооружал своё «войско» топорами, вилами, самодельными луками и мечами. И вот уже Гриша вовсе и не Гриша, а молдавский господарь Штефан-Водэ во главе своей ватаги-войска, а противная сторона – «полчища» польского короля Яна I. И «великая битва» заканчивалась неизбежно победой молдаван, потому что начитанный Гриша хорошо знал, что «возвратился король с великим срамом восвояси». Да и как было «молдаванам» не победить, если их предводитель Штефан-Гриша был сильнее всех: на нём повисало до пяти ребят – всех стряхивал, как горох, а нечего говорить и про всё его «войско», воодушевлённое таким предводителем. Ведь после болезни гимнастика стала для Гриши привычной, доставляя ему только радость существования.

А ещё он полюбил коней. Как заворожённый наблюдал маленький Гриша за княжеским табуном, прогоняемым на выпас табунщиками. Ах, что за кони! И вот уже он представлял себя лихим рубакой на скакуне, преследующим врага. И он нагонял врага, и рубил его направо и налево. И отбивал обоз, и освобождал молдавских пленников, угнанных ненавистными янычарами. Победа, победа! Надолго запомнят проклятые янычары тяжёлый богатырский меч. И…

– Ах, Гриша! Ну что ты натворил?!

Голос Сони вернул его к действительности.

Весь двор был усыпан изрубленной крапивой. Ещё недавно необузданная, жгучая, готовая заполонить весь двор, а теперь жалкая, порубленная, висящая лохмотьями… Гриша совершенно искренне не понимал, почему его так ругает сестра.

Вздохнув, отважный воин слезает со швабры, скромно прячет за спину деревянный, весь в зелёной крови «врага» меч и покорно выслушивает сестру.

– Ну что, что ты наделал?! – ахала Соня. – Мало того что весь двор усыпал крапивой, так ещё сам весь ожёгся… вон, гляди, гляди – и руки, и ноги. А штаны, господи?! Все в зелёном… ну как, как теперь их отстирать?! А ну, марш домой! Ты будешь наказан! И варенье ореховое не получишь – вот!

Вздохнув, Гриша поплёлся в дом – и это награда за его победу?!

– Какую ещё лошадку? – не понял отец, когда сын начал что-то вечером бубнить про табун, про лошадку, про янычар. Но из его «бубнёжа» он всё же понял – сын просит коня, как у князя в табуне.

– Э-э, родной, – протянул отец. – Вот когда станешь князем, тогда и будет у тебя лошадь… даже не одна.

– А к-когда я им с-стану? – не унимался Гриша.

– Когда, когда, – отмахнулся отец. – Когда рак на горе свиснет.

– А к-когда он свиснет?

– Ты, Гриша, вот что. Ты отстань, не доводи меня своими дурацкими просьбами. Коня, видишь ли, ему подавай! А луну не хочешь?

Луну Гриша совсем не хотел, а конём… конём буквально заболел, мечтая о гнедом или кауром, или всё равно о каком скакуне. И периодически жалобно нудил, выпрашивая коня, и никакие наказания не помогали.

Но однажды, в воскресный день, сёстры, по велению отца, помыли Гришу, причесали, нарядили в новую рубашку.

– В церковь, да? – насупился Гриша. – Всё равно н-не пойду – убегу.

– Нет, Гриша, не в церковь, – загадочно улыбнулся отец.

– А чего т-тогда меня Сонька к-крестит?

– Ну, это она так, по привычке, – успокоил отец.

Гриша насторожился: чего это отец сегодня такой добрый и…и вообще, от него не машинным маслом пахнет, как всегда, а каким-то «деколоном». Вон, и костюм даже надел.

Отец взял сына за руку и вышел с ним на улицу.

Ганчешты – село рэзешей, мелкоземельных крестьян. У каждого дома – виноградник, а то и небольшой сад с яблонями, грушами, абрикосами. Зелёные листья, сине-синее небо, белые-белые домики – сколько ярких красок, радующих глаз!

Они не спеша пошли по широкой улице прямо к холму за селом, на вершине которого, утопая в зелени дубравы, сверкал сахарной белизной дворец Манук-бея.

От главного входа у подножья холма к дворцу сквозь парк ведёт тенистая аллея. Отец с сыном идут по дорожке, покрытой глазчатой тенью деревьев, и Гриша видит на взгорке все три этажа дивного здания с широкими проёмами окон и лоджий. И дворец, по мере их продвижения, как бы наплывает, нависает, поражая своими размерами.