Юрий Винничук - Аптекарь

У меня не было никакого намерения идти на Рынок. Айзек с Рутой и Юлианой приготовили какие-то причудливые маски, изображавшие невесть кого, потому что ни один их предок не умер во Львове от чумы, и убеждали меня идти с ними. Я пошутил, что предпочитаю побыть в одиночестве и поразмыслить о смысле жизни.

– Знаете, пан, – затараторил Айзек, примеряя свою маску, – жизнь состоит из вопросов и ответов, из вопросов и ответов, и в каждом вопросе, который рождается в человеке, уже сидит зародыш ответа, а в каждом ответе сидит зародыш нового вопроса. И так по кругу, по кругу. Но конец наступает, когда звучит ответ, в котором нет этого зародыша нового вопроса. Такая, знаете, голая мысль, простая, как подошва. Вот тогда – безусловный знак, что наступает конец. Но вы не переживайте, у вас еще все впереди.

– Спасибо, ты меня успокоил, – буркнул я.

– Да. Я же вижу, что вас что-то мучает. И вы не идете с нами, потому что хотите побыть наедине со своими мыслями и наконец сосредоточиться, найти ответ на вопрос, в котором вы еще не открыли зародыш ответа. Но никогда не надо искать исчерпывающего ответа на любой вопрос. Надо смотреть шире. Вот почему, думаете, наши еврейские книги написаны только согласными? А потому, чтобы каждый мог сам подставить те тайные гласные, которые лишь ему одному открывают скрытый смысл каждого слова. Потому что слово – не гвоздь, а ртуть. Оно живет и движется. Прикоснитесь к шарику ртути – и он сразу распадется на множество мелких, и так без конца. Возьмите слово на язык, покатайте его, посмакуйте, попробуйте на зуб, и оно вам тоже откроет множество скрытых смыслов.

– Наш Айзек – философ, – засмеялась Юлиана. – Недавно я подсмотрела, как он читал «Каббалу».

Я глянул удивленно.

– С каких это пор ты читаешь мои книги?

– Ну, пан доктор, читаю я их давно. Мне ведь хочется подняться до вашего уровня. Потому что нам, докторам, нужно постоянно совершенствовать свои знания. Это для того, чтобы ни один вопрос не оставался без ответа, а ни один ответ – без зародыша нового вопроса. Иначе жизнь остановится. А сейчас нас зовет чума и еще один ответ на еще один вопрос. Как и вас.

Я проводил их взглядом, не поняв ни одного из его намеков. Затем подбросил поленья в камин и сел с книгой анонимного автора «Description de sabbat» о специфике ведьминских шабашей. Ее мне дал Зиморович и очень хвалил, советуя прочитать, потому что замечена была необычная активность нечистой силы, особенно ведьм, гулянки которых начались на Лысой Горе. Весь город видел, как горели там огни, и красные зарницы выстреливали в небо. Но когда бургграф с цепаками попытались устроить облаву, то застали там только сгоревшие головешки.

– Все это не просто так, – говорил Зиморович, – что-то затевается. Казаки зашевелились, да еще и с татарами вдруг начали искать дружбы. Слух прошел, будто нового гетмана объявили. Я этого Богдана Хмельницкого хорошо знал. Он где-то года на два меня старше, а учился здесь, у нас, в иезуитском коллегиуме. Был студентом, как и мы все. Не раз загуливали в винарнях и пивоварнях. Никогда за ним никаких гетманских или, сохрани Бог, схизматских амбиций не замечал. Но, видно, это сидит в человеке. Имею в виду эту его врожденную сущность. Рано или поздно кровь заговорит, не может не заговорить.

– Земля тоже говорит, – ответил я.

– Намекаете, что эта земля принадлежит им? – загнал он меня в угол.

Однако я выскользнул из его ловушки:

– Земля сама выбирает, к кому обращаться. Думаете, если бы вы оказались на родине своих предков-армян, к вам бы тамошняя земля не обратилась?

Он пожал плечами.

– Не знаю. У меня нет какого-то определенного самосознания. Чувствую себя, прежде всего, львовянином, как и мой бедный брат Шимон. [34]   Зиморович Шимон (1604–1629) – брат Бартоломея, поэт. Он был талантливым поэтом, но покинул нас слишком молодым.

– Что с ним произошло? Чума?

– Где там! Вы читали поэму Джироламо Фракасторо «Сифилис, или же Галльская болячка»?

– Конечно. Он когда-то был профессором Падуанского университета, правда, умер уже давно. Мы зачитывались этой поэмой, ведь кроме эстетической роли, она выполняла еще и роль медицинского учебника.

– К сожалению, этот учебник не спас моего брата. Он уехал лечиться в Краков, где ему впрыскивали ртуть. А последствия – сами знаете какие. Я хочу издать его стихи.

Вспомнив этот разговор, я отвлекся от книги, а когда снова взглянул на нее, то почувствовал скуку, но не успел я отложить ее, как в аптеку вошло трое гостей – Калькбреннер с Францем и Амалией.