Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт

Длинные пальцы перебирали записочки. Она, краем уха, слушала спевку хора:

– До обедни еще час, пока в церкви тихо… – заканчивался Рождественский пост, – да и на обедню ходят одни старики со старухами… – у медсестры сегодня был выходной день. Заутреня в храме тоже не отличалась многолюдностью:

– Сюда, хотя бы, не посылают осведомителей, как в Покровский собор, – подумала медсестра, – хотя, в последние два дня и здесь все кишело милицией…

Храм стоял неподалеку от улицы Чкалова. Настоятель церкви был одним из священников, отслуживших молебен, у забора дома. Медсестра и сама побывала в комнате, откуда скорая помощь увезла мученицу, как стали в городе говорить о Зое.

Сложив записочки, она полистала церковный календарь, издания Московской патриархии:

– 26 февраля, память преподобной Зои Вифлеемской. Святая жила в Кесарии Палестинской и была блудницей. Обращенная ко Христу преподобным Мартинианом, она раскаялась в грехах и поступила в монастырь в Вифлееме, где в строгих подвигах прожила двенадцать лет, до кончины…

Верующие не знали, крестили ли работницу трубного завода, комсомолку Зою Карнаухову. На всякий случай, священники стали возносить молитвы преподобной Зое:

– Она попыталась соблазнить святого Мартиниана. Праведник, дабы избежать падения, на ее глазах шагнул в горящий костер… – медсестра не была уверена, что Зоя доживет до своих именин:

– Сегодня четвертое января, она четыре дня в больнице, но не проглотила и крошки… – девушку держали в охраняемой палате. За четыре дня прошло четыре консилиума. Вчера в клинику приехали спешно вызванные специалисты, из Москвы, во главе с доктором медицинских наук Лунцем. Светило появился в больнице в форме полковника внутренних войск:

– Они все работают в институте Сербского… – медсестра слышала, что Зою собираются перевести в столицу, – в отделении, где содержат так называемых сумасшедших, то есть нормальных людей, арестованных за веру… – ходили слухи, что на вчерашнем консилиуме профессор Лунц орал на местных врачей:

– Он считает, что Зоя симулянтка. Она разыгрывает кататонию, намеренно отказывается от пищи. Ему объяснили, что Зое невозможно делать уколы, иголки ломаются об ее руки, а он сказал, что именно затем и придумали зонд. Сегодня ее попытаются кормить насильно… – медсестра поежилась.

Инок Иоанн, Иван Григорьевич Князев, обедая у нее, туманно сказал, что постарается выручить Зою из беды. Медсестра вздохнула:

– Но как? Милиция стоит только у ее палаты, в вестибюле дежурит вахтер, и больше никого. Но Зою еще надо вывести из больницы… – Князев хотел переправить девушку в сибирские скиты:

– У него может появиться помощь, с проходом больницу. Иван Григорьевич надеется, что Зоя еще придет в себя. Вряд ли… – медсестра покачала головой, – да и как ее везти куда-то? Она не ходит, не шевелится, ей надо менять пеленки…

Женщина вздрогнула. Над закапанной воском стойкой появилась ухоженная, с алым маникюром, рука. От воротника мехового пальто, из богатой чернобурки, пахло сладкими духами. Посетительница, робко, пробормотала:

– Возьмите, матушка… – сестра не стала ее поправлять:

– За здравие раба божьего Михаила, отроков Александра и Владимира, девиц Марии и Марфы, за упокой рабы божьей Антонины… – она вскинула глаза.

За почти пятнадцать лет лицо женщины не изменилось, только сильно округлилось. Из-под зимней шляпки, с кокетливой брошкой, выбивались крашеные, светлые локоны. Медсестра заметила мелкие морщинки, у щедро накрашенного помадой рта:

– Тогда ей было двадцать четыре. Жена старшего майора госбезопасности Журавлева. Она родила девочку, в один день со своей соседкой. Дочку соседки я крестила Марией, но она умерла. И Журавлева свою дочь назвала Машенькой… – медсестра велела себе молчать:

– Она меня не узнает, и не надо. Но ведь она может помочь. Ее муж, наверняка, крупный чин, какой-нибудь генерал. Не стой над кровью ближнего, как в Писании говорится. Мы должны спасти Зою…

Приняв записочки, медсестра поднялась: «Здравствуйте, Наталья Ивановна».

Наташа Журавлева понятия не имела, что массивное, серого гранита здание театра оперы и балета, на главной городской площади, имени Куйбышева, выстроено на месте взорванного в начале тридцатых годов кафедрального собора Христа Спасителя.

Пухлые пальцы, с аккуратным маникюром, шелестели программкой, на атласной бумаге:

– Как в Москве. Женщины, ухаживавшие за матушкой Матроной, рассказывали, как взорвали собор на Метростроевской… – о самарском храме упомянула Вера, как попросила ее называть женщина в церкви. Наташа не сразу поняла, кто перед ней. Узнав медсестру, она обрадовалась: