Илья Сельвинский - О, юность моя!

Через полчаса из квартиры вывели Акима Васильевича и посадили в автомобиль. Потом с крыльца сбежал офицер. Леська узнал его: это был Кавун. Когда машина ушла, Кавун и часовой вошли в дом. Елисей понял, что там идет обыск. Что они могут найти? Стихи? Но не те, о которых идет речь. Впрочем, все равно — раз уж взяли человека, обратно его так скоро не выпустят. Что касается Елисея, то он абсолютно вне подозрения. Но тут Леська вспомнил анекдот Гринбаха: когда ловят верблюдов, поди докажи, что ты заяц.

Бредихин направился на фабрику. По дороге он принялся сочинять новую листовку. Бог не поцеловал его в уста, поэтому листовка вышла в прозе.

«Все высокие слова утратили у белых свое значение. Что такое патриотизм? Это кровь, пролитая народом за то, чтобы Врангель и его камарилья хлестали шампанское и жрали черную икру.

А что такое — измена Родине?

Это нежелание народа отдавать свою жизнь за то, чтобы Врангель и его камарилья жрали черную икру и хлестали шампанское».

И опять Леська сидит над «ундервудом» и выстукивает одним пальцем свою прозаическую эпиграмму.

И вдруг он почувствовал за окном человека. Занавески были задернуты. Леська пригнулся к полу, подобрался к окошку и взглянул в щелочку: там торчал глаз Денисова. Леська отдернул занавеску.

— В чем дело?

— Что ты тут в конторе срабатываешь?

— Готовлюсь к экзамену.

— А ну покажь.

— А что ты понимаешь? «Покажь»!

— А я говорю, покажь! — грозно зарычал Денисов.

— А ты кто такой — легавый?

Денисов отскочил.

— Ладно. Узнаешь, кто я такой.

Мастер повернулся и пошел к себе.

Так. Как это Леська сразу не раскусил Денисова? Его смутило звание члена правления Союза пищевиков.

Остаток ночи Елисей провел на улицах, и к утру очутился перед домом № 2 по Архивной. На двери ящик для писем и медная табличка: «Градской глава Николай Николаевич Коновницын».

Открыла ему молодая.

— А-а, надумали?

— Если я вам еще нужен…

— Нужен, нужен! Входите.

За столом сидели: старая дама, юноша с забинтованной рукой и… Стецюра.

— Здорово, Елисей!

— Здравствуйте.

— Садись, поправляйся.

— Да, да, садитесь, молодой человек. Зиночка, налей господину студенту кофею,— сказала старая дама.

Юноша глядел на Леську в упор.

— Я вас где-то видел. Где?

— Может быть, в университете?

— Да. Припоминаю. Как вас зовут?

— Елисей Бредихин.

— А меня Валерием. Валерьян Коновницын. Я душевнобольной, а этот человек усмиряет меня, когда я впадаю в транс. Он очень хорошо это делает, позавчера даже руку мне вывихнул. Но разговаривать с ним не о чем. Подобно тому, как на струнах теннисной ракетки нельзя сыграть элегию Поппера, так из его души невозможно вызвать ни одной благородной эмоции.

— Значит, я могу быть вольным? — по-солдатски спросил Стецюра.

— Если молодой человек согласен остаться,— начала было старая дама.

— Согласен! — прервал ее Стецюра.— Он согласен. А ваш Валерьян мне и самому надоел. Давайте, маманя, учиним расчет.

— Пойдемте в другую комнату,— сказала старушка.

— Прощевай, борец! — иронически бросил Стецюра Бредихину.— Долго тут загорать не будешь. Этот закачанный парень…

Он махнул рукой и ушел за хозяйкой.

— Итак, вы студент? — спросил Валерьян.— На каком факультете?

— На юридическом.

— Зина! — возмущенно крикнул Валерьян.— Но ведь я просил нанять мне филолога!

— Мы и хотели, но филологи такие щуплые.

— Видите ли,— начал Валерьян, так упорно глядясь в Елисея, точно видел в его лице свое отражение.— Изо всех изобретений человечества одно из самых великих — любовь. Может быть, человек именно этим и отличается от животного. Звери, птицы, рыбы, насекомые любви не знают. Они сходятся, повинуясь могучему инстинкту продолжения рода. К инстинкту сводится все, даже горячее материнское чувство, толкающее животных на подвиг и на жертву, чтобы спасти детеныша. Но как только детеныш подрос и превратился в переярка, мать предоставляет его самому себе, а если он почему-либо не уходит,— показывает ему зубы и прогоняет прочь: у нее теперь новая забота — выметать и воспитать новое поколение. Пройдет год-другой, и, встретив в лесу своего выросшего сына, мать просто не узнает его. Он для нее совершенно чужое существо.

Пока Валерьян говорил, Леська думал о том, что здесь для него тихая пристань. Прапор Кавун никогда не догадается искать Бредихина в доме бывшего городского головы. Значит, он на всем готовом может спокойно дожидаться прихода Красной Армии. От этого сознания у Леськи стало легко на душе. Бездомный нашел гнездо. Оно было чужим, но достаточно теплым.