Владимир Дружинин - Град Петра

Талантлив Микетти... Доказал первыми же набросками, и Доменико, противясь внутренне, одобрил их — несомненно, будут угодны. А бедняга так боялся... У царя был свой замысел, сходный с петергофским; Микетти позволил себе вольности и чуть не упал в обморок, докладывая его величеству. Государь утвердил, и с тех пор маэстро Трезини — благодетель и мудрый провидец.

Что-то женское есть в Никколо. И в его сочинении... Строит Микетти не на плоскости, а на выступе, по-итальянски, и фасады в капризном разнобое деталей, лицевой — в три этажа, задний — в два. Словом, вилла римского патриция, но не слишком вычурная, в новой манере, — человек, выросший среди надменных палаццо, под сенью лепного великолепия, мог бы разукрасить пуще.

Что же он принёс сегодня? Папка обшита переливчатой дамской тканью, ювелирная монограмма в гирляндах, с короной. Смешно, до чего нежно, едва прикасаясь, вынимает он листы — не рассыплются же! Большой зал, двусветный, конечно, на оси дворца и парков, центр всей композиции... Только парадная лестница нарушает центричность, сдвинута с оси — тоже каприз. Парадная по названию, неброская, — гостям Екатерины припасён сюрприз.

— Цветочная лавка, — обронил Доменико и тотчас укорил себя: старый ворчун!

Стены разлинованы гладкими панелями. Резко выделяется оснастка каминов — бюсты, раковины, вазы с букетами, фигуры крылатых гениев под потолком, трубящих славу императорской чете. Капители пилястров на фасаде простые, а в зале будто взлохмачены — ордер, прозванный колоссальным. Декор нарисован старательно, чётко, архитектор до мелочей подчиняет ваятеля.

Дворец женщины... Этого нельзя забывать. Интерьер поэтичен, грациозен. Доменико ободряет:

— Царица очарована вами, Никколо.

Нужны сильные выражения — они действуют на южанина. Он сомневается, приятны ли его изыски царю.

Смеётся Доменико:

— Он туда ни ногой без жены. Один — никогда! Для кого он бережёт свой домик? Для себя, Никколо...

Удобней ему всяких чертогов этот особнячок маломощного горожанина — два оконца в стене, комнатки размером с каюту. А ещё лучше жилось Петру в избушке первоначальной, на самом берегу. Озябший на корабле, он входил в печной жар — из сеней в парильню. Отогревшись, поднимался спать в светёлку. Дом его в городе, построенный по чертежу Доменико, — дом бюргера средней руки, гладкостенный, у ворот «Толстая Маргарита». Из кабинета на втором этаже — вид на море, что для государя важнее всего.

Запомнился Ревель. Оплот рыцарей на холме и клубок улочек под ним; миниатюрная ратуша; игрушечно-яркие краски фасадов; степенные, одетые в бархат немцы, моряки со всей Балтики, горланящие в тавернах; светлокудрые, робко-кокетливые девушки... Лакомства в аптеке Бурхардта, которым и царь отдал должное, — душистые марципаны, подслащённое, приправленное специями вино. Вместе, ради эксперимента, принимали там настой из лошадиных копыт, укрепляющий ноги, порошок из костей черепа — для обострения ума.

Заходили в мастерские. Под низким сводом звенела сталь, вонзаясь в горную породу, — звук словно из прошлого, из детства. В Ревель с родных скалистых откосов спускалось Астано, хотя рослые голубоглазые эстляндцы весьма отличны от родичей Доменико, а камень не розовый, а белый и поддаётся быстро — столбики из него, кронштейны, подоконники, фризы, гербы.

Римлянин что-то лопочет.

— Извините меня, — очнулся Доменико. — Воспоминания, услада старости.

— Маэстро, стыдитесь!

— Время неумолимо, Никколо. Послушайте, там превосходный белый камень! Вам пригодится.

— М-ма! — и Микетти заломил руки. — Кому я скажу? Маэстро, я же немой как рыба... Нашли мне переводчика — представьте, оказался неаполитанцем. Разве можно иметь с ними дело? Лопочет несуразно, морда самая разбойничья. Несчастье! А скажите, маэстро...

Голос упал, сделался вкрадчивым:

— Я насчёт синьора Микеле...

— Кто это?

— Ваш воспитанник, маэстро. Синьор Земцов... Его долго будут держать в Москве?

— Долго, — отрезал Доменико.

Ишь, римский пройдоха! Выпросит ведь Земцова, пойдёт к царю и выпросит.

Так и случилось. И винить тут некого — сам познакомил их в прошлом году. Почти одногодки, вкусами сходны — судьбой предписано им сойтись. Мешать нелепо.

Миссия Земцова в начале 1720 года окончилась, отозван в Петербург. Месяца не прошло — назначен в Ревель, к Микетти, подмастерьем и переводчиком. А для работ в белокаменной взят у Трезини ученик его Никита Дедин.