Владимир Паутов - Шестой прокуратор Иудеи

– Не бойся, открывай! Не следил за тобой никто, но я пришёл к тебе, Каиафа, ибо я тот, кто тебе нужен, – сказал тихо, почти шёпотом, пришелец. Почему первосвященник, всегда осторожный и подозрительный, недоверчивый и опасливый позволил своему ночному гостю войти в Храм, ответить на этот вопрос, наверное, не смог бы никто, даже Каиафа самому себе, спроси его кто-нибудь в тот момент об этом. Но какое-то внутренне желание, ожидание чего-то, простое наитие подсказало жрецу, что пришёл именно тот человек, кого он всегда ждал в тайных своих мыслях и чаяниях. Так иногда бывает, когда выработанное долгими годами предчувствие вдруг вырывается из глубины человеческого сознания наружу, дабы заявить, что наболевший вопрос, с которым живут, о котором постоянно думают, будет, наконец-то, решён именно сейчас. Первосвященник был уверен, что всё обязательно вернётся на круги свои, жизнь вновь размеренно потечёт в прежнем своём русле. Эта уверенность появилось у него довольно давно, но понять, кто или что поможет разрубить ему сложный узел, завязанный им самим, прокуратором и нищим проповедником из Каперанума, Каиафа никак не мог. Вот и сейчас он почувствовал, что настал момент его истины, а потому, прислушавшись к своему внутреннему голосу и успокоившись вдруг, сказал: «Ладно, входи!» – и отодвинул в сторону тяжёлую железную щеколду.

Первосвященник чуть приоткрыл массивную дверь и пропустил в Храм ночного гостя. Масляная лампа горела очень тускло, фитиль её постоянно мерцал, потому лица своего нежданного посетителя Каиафа сразу рассмотреть не смог, но не только из-за темноты, а ещё из-за того, что на голову незнакомца был наброшен край плаща. Правда, первосвященник успел заметить, что ночной гость и сам заметно волновался, так как, зайдя внутрь храма, тут же выглянул наружу, как бы проверяя, не шёл ли кто следом, будто кому-то очень надо было следить за ним в такую непогожую погоду да ещё ночью. Но, тем не менее, незнакомец повёл себя очень осторожно. Не обнаружив на улице ничего подозрительного, он с силой толкнул одну из створок дверей, приналегая на неё спиной. Та медленно и бесшумно затворилась. Ночной гость задвинул засов и подёргал на себя дверь, как бы проверяя, хорошо ли она заперта, и затем уже повернулся к жрецу. Все эти меры предосторожности очень удивили первосвященника, но он даже не подал никакого вида, а, напротив, повёл себя так, будто не заметил волнение своего посетителя. В том, что ночной гость сам пребывал в беспокойстве, сомневаться не приходилось, ибо его поведение говорило об этом.

«Да, на бродягу он явно не похож», – размышлял Каиафа. Пока гость закрывал дверь, стряхивал капли дождя с плаща, первосвященник спокойно стоял и ждал, стараясь разглядеть позднего посетителя. При слабом свете чадящего фитиля ему удалось кое-как рассмотреть одежду и сандалии ночного пришельца. Такие вещи, что были на незнакомце, мог носить человек состоятельный, с весьма хорошим достатком, а не нищий бродяга, Наконец, незваный гость повернулся лицом к Каиафу.

– Так, с чего же ты решил, что нужен мне? И чем, по-твоему, сможешь помочь нам? – усмехнувшись, спросил первосвященник своего посетителя и вдруг почувствовал, как его сердце учащённо забилось, ибо непонятная и внезапная тревога вдруг охватила Каиафу. Почему и откуда возникло то беспокойство, было совершенно непонятно, однако оно усиливалось. Не желая, чтобы ночной гость заметил это волнение, первосвященник спросил.

– Как тебя зовут? Или ты не хочешь называть своего имени?

– Знакомиться будем после! – несколько грубовато ответил незнакомец. Он внимательно огляделся, хотя, что можно было увидеть в темноте, царившей в Храме. Незваный гость молчал. Наступившая пауза затягивалась, и, казалось, никто не хотел первым нарушать её, ибо каждый думал о своём. Пока первосвященник размышлял, как ему вести себя, Иуда, а это был именно он, мой тайный соглядатай, сбросил со своих плеч плащ и, стряхнув ещё раз с него капли дождя, зловеще проговорил. – Имя моё не так важно в нашем с тобой общем деле, первосвященник Каиафа! Скажу тебе одно: я – первый из двенадцати учеников того самого проповедника из Капернаума, которого ты мечтаешь притащить на суд Синедриона.

Первосвященник, услышав слова ночного гостя, вздрогнул от неожиданности и застыл на месте, ибо у него на какое-то мгновение даже перехватило дыхание и отнялись ноги, отчего он чуть не упал на пол. Радостная мысль птицей забилась в голове Каиафа. Это было не просто удачей. Главный жрец иерусалимского Храма ожидал всего чего угодно, он даже надеялся, что самозванца всё-таки схватят римские воины по приказу прокуратора и бросят нищего бродягу в подземелье. Каиафа возлагал некоторые свои, пусть слабые, но надежды и на тетрарха Ирода-Антипу. Правда, надежды те были весьма незначительны, но всё равно жрец уповал на то, что правитель Галилеи, как истинный иудей, отдаст самозванного пророка в руки справедливого суда Синедриона.