Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

Быть бы резне смертной! Но тут пришла весть о гибели Бориса и Глеба…

И вот к опомнившемуся князю опять идут горожане. Ярослав приказывает ополчиться всей дружине и всем челядинам, ибо кажется ему, что идут отмстители за прежних посланцев. Но впереди посадников идет Кукша – Константин в крещении, – сын Добрыни, а стало быть, двоюродный дядя Ярослава. Один из самых богатых и уважаемых людей в Новгороде.

– Не время счеты сводить, князь…

И новгородцы, буйные новгородцы приносят деньги на тысячу варягов-наемников, да еще три тысячи новгородцев поступают в дружину Ярослава.

– Ступайте на Киев, покарайте и прогоните Святополка Окаянного!

Неведомо, кто первый назвал его так, но не прозвище, а печать легла на чело Святополка. Проливший кровь братьев, был он заклеймен именем Каина, первогрешника, убившего брата своего Авеля.

– Окаянный! Окаянный! – звучало новое для Руси и славян слово. Окаянный, то есть совершивший грех Каина и не снявший его, не раскаявшийся!

– Окаянный! Окаянный! – звучало от шепота до крика за спиной Святополка, когда проезжал он по улицам Киева, когда ездил встречать послов от папы римского, послов от поляков и печенегов.

– Окаянный! – шептал Илия-инок, думая о нем.

Но душа его более не скорбела, но радовалась. Не было прежде в сих землях таких юношей, как Борис и Глеб. Это новое, христианское поколение, воспитанное в чистом православии, без суесловия и ереси.

– Се плод сладкий молитв праотцев наших, се плод трудов моих… – шептал инок, думая о Борисе и Глебе и веруя, что все Господь управит на Руси ко благу, ибо умножились за державу новую страстотерпцы и молитвенники, направившие волю народа на созидание державы, на отпор всем супостатам, живущим не по слову Божию.

Ярослав в третий раз, вослед за Олегом Вещим, вослед за отцом своим, пребывавшим тогда в язычестве, Владимиром, привел в Киев дружины варяжские. Это был старый, отработанный в течение столетия прием.

По пути «из варяг в греки» спустились на ладьях закованные в панцири варяги. Наглотавшиеся сушеных мухоморов и отвара из дурманящих трав, берсерки, не чувствуя боли и усталости, ворвались в ряды войска Святополкова и начали рубить направо и налево.

Отряд печенегов, пришедший на помощь Святополку – князю киевскому, но уже Окаянному от крови убиенных братьев своих Бориса и Глеба, не смог ему помочь – опоздал и только видел с другого берега озера, как неистовые варяги крушат дружину Окаянного. У града Любеча была иссечена дружина князя киевского Святополка, а сам он бежал к шурину своему королю Болеславу I.

Распустив паруса, вышла к киевским кручам дружина варяжская. Мрачно было их шествие через город. Страшны давно невиданные в Киеве северные язычники. Они выставили обильные яства на столы в княжеском дворе, и началось пирование, забытое со времен варяга Свенельда.

– Язычники пришли в Киев! – это было вестью, разносимой окрест – не только слышимой, но и видимой, потому что к вечеру полыхнули подожженные варягами церкви, благо священство и клирики успели собрать священную утварь и скрыться в пещерах киевских.

Поутру, глядя на дымящиеся развалины, стояли жители Киева, слушали пьяные крики варягов, мучившихся в похмелье тяжком, стоны берсерков, кого ломало после мухоморов да дурманов всяческих, и шептали:

– Господи! Да как же ты допустил?

Но ходили по Киеву монахи и калики перехожие и строго пеняли народу:

– Господь отвел от вас десницу и щит свой, ибо бросили вы двух агнцев Божиих, страстотерпцев Бориса и Глеба, князей ваших законных, на растерзание Окаянному! А посадили вы на престол отступника, во грехе зачатого и грехом увенчанного! Непрощенный, смертный грех сотворившего! На челе его – каинова печать, ибо, подобно первому среди грешников, пролил он кровь братьев своих! На вас окаянство его! И вы спасены не будете, пока не раскаетесь да Святополка князем почитать не перестанете!

И сокрушенно кивали и крестились люди киевские:

– Истинно, истинно так… Грешны! Как есть все во грехе погибаем!

И точились мечи, и доставались дружинниками, разбежавшимися в затмении сатанинском от Бориса и Глеба, до времени спрятанные доспехи.

И доставал иудей киевский булатный нож, а хазарин или болгарин камский, торговавший на Подоле, топор и толковали в домах своих:

– Грех в державе русов! Во грехе погибаем!

И лежать бы варягам изрубленными там, где повалил их хмель да дурман, а с ними позарезали бы и новгородцев-язычников, ибо ненависть к ним росла с каждым часом, да ударили на закопченной звоннице сполох, и крик, давно не слышанный в Киеве: «Печенеги!» – кинул всех способных держать оружие на стены.