Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

Посольство, совершенно растерявшись, ушло в город совещаться.

– Да на что тебе Анна? – гудели бояре. – Ты ее и не видел никогда. Взяли бы выкуп и пошли с миром восвояси.

– А за спиной Корсунь оставили невзятой и славу, что князь Владимир взять город не мог. Византийцы хитростные слухи распускать мастера.

– Они и взятый-то город свободным объявят, а уж ежели мы сейчас отойдем, так иначе как поражением это и не назовут.

– Да что же ты им условия-то ставишь невыполнимые?!

– Это какие же?

– Да нешто Анна за язычника пойдет?

– Пойдет! Куда денется! Вот возьму город – и отдам его в выкуп за Анну! А тут уж Царьграду деться будет некуда. Нестроение в державе их утихнет, а мне мстить – нельзя! Я на принцессе женат…

Воеводы плевались и отходили к дружинам. Дружины переставали воевать. Так, для вида, держали стражу, чтобы корсунцы вылазку неожиданную не сделали, а больше на берегу прохлаждались. Начинала подступать жара, и стал ощущаться недостаток питьевой воды. Воду возили в бочках и расходовали экономно. Дружина начинала все настойчивее требовать возвращения домой.

– Чего ты ждешь? – спрашивали воеводы. – В дружине нестроение растет. Православные Корсунь штурмовать не хотят! Чего ты дожидаешься?

– Блуда… Блуда-предателя…

– Да Блуд-то, который Ярополка выдал, давно в земле лежит…

– Ан нет! – хитро улыбаясь, говорил князь. – Блуд жив! И в каждом городе есть, и в каждом человеке! Блуд – вечен.

«Уж не безумен ли он?» – приходила одновременно мысль в головы простодушных бояр и воевод.

Князь действительно был все время возбужден, многословен; и всегда-то был истеричен и нервен, а сейчас стал такой, что и не подступись, чуть что – на крик срывался.

– Его Чернобог крутит, – решали меж собой славяне-язычники.

– Уж не сатана ли князем владеет? – спрашивали православные священников.

Вести об этом незамедлительно шли в Киев, и только старцы печорские были спокойны:

– Тьма сгущается перед рассветом. Господь управит ко благу нестроения все. – И Муромца, который несколько раз порывался к войску ехать, останавливали: – Не ходи. Лечись, сил набирайся! Твоя служба – впереди.

– Так ведь князь в затмении, неправду творит!

– В уме он полном, – отвечали старцы. – И все рассчитал верно. И момент выбрал точный, когда по Корсуни ударить, так что византийцы городу на помощь прийти не могут, и сватается к Анне, по разумению своему, верно. Чтобы браком сим дальнейшую месть византийскую отвести и за хазарский поход долга не возвращать! Хитро измышлено.

– Вы вроде как его одобряете?!

– И-и-и, – улыбались старцы. – Простодушен ты, Илюшенька, тем и люб нам. И Господь с тобою пребывает повсечасно. А хитрость ведь не от Бога. И на все измышления человеческие есть воля Божия. И князь, что себя кесарем великим мнит, – как лист древесины или вон синица на ветке, перед Господом. Господь ему свободу воли дает, дабы он сам решал – что ко благу, что ко горести. Но поскольку он князь и за народ свой ответчик и предстатель, то и вразумление ему будет! Непременно будет!.. А ум что? Ум без молитвы дьяволу служит.

Сыскался Блуд в городе Корсуни! Только звали его на сей раз попом Анастасом. Передние посты киевлян стояли в полете стрелы от городских стен. Под вечер, когда вялая перестрелка закончилась и стояли воины при закатном солнце, любуясь на озаренные розовым светом стены города, стрела прилетела с привязанной запиской. Ее доставили князю. На краткой записке греческим письмом было начертано: «Перекопай и перейми воду, что идет за тобою по трубам с востока».

Только что перед этим состоялось одно из бесконечных совещаний с византийскими послами и корсунскими парламентерами. Они говорили о том, что наступление Владимира захлебнулось. Та насыпь, которую вяло строят воины князя, чтобы по ней перебежать через стену в город, постоянно разрушается корсунцами, ежедневно выходящими на вылазки. Говорили о том, что дружина князя, наполовину состоящая из крещеных славян, со своими единоверцами воевать не хочет. И не сегодня завтра может обратиться и противу князя. Прямо об этом не толковали, но припомнили к слову, как неожиданно погиб на перекатах днепровских Святослав, который шел к граду Киеву церкви жечь и христиан резать.

Князь в ответ куражился, откровенно грубил воспитанным и строго державшим дипломатический этикет византийцам. Но про себя понимал, что дела обстоят именно так, как говорится послами. Чтобы переменить тему, опять заговорил о своей женитьбе на Анне.