Валентин Иванов - Повести древних лет

Пятеро ярлов стояли в безопасном месте под тыном. Такие же закопченные, как дубовое дерево стены, они казались неподвижными глыбами.

Из двери башни медленно выступил ярл Свибрагер. Вблизи с гулом ударил валун, брошенный камнеметом, выбил бревно и откатился к ногам скальда — Свибрагер не заметил. Опираясь на копье, он приблизился к товарищам. Дико и странно глядели его остановившиеся глаза. Ярлов ли он видел? Или видел что-то другое?

Свибрагер не мог слышать того, о чем беседовали вожди викингов, но его мысли были близки к их мыслям.

— Уходите отсюда! — выкрикнул скальд хриплым, мощным басом. — Прочь, прочь! В бой, конунг Эрик, в бой вы все! Бей, сокрушай, истребляй людей низких рас! Племя — под корень! Семя и плод — в огонь!

— А ты? — спросил Эрик. — Ты разве не хочешь идти с нами, викинг?

— Я остаюсь! — выкрикнул Свибрагер. — С великими героями! — И он указал на башню, в которой первый и второй ярусы были завалены ранеными викингами.

— Вы — там, я — здесь, — продолжал Свибрагер. — Вместе с ними я вознесусь в Валгаллу. Ни один герой не имел еще такой свиты, ярлы! Мы войдем в дом Вотана, равные богам. Боги зовут меня. Я имел виденье!

Бессонница, сделавшаяся привычной, вина и мед, которые более не опьяняли тело, как обычно, но доводили чувства до экстаза и мысль до бешенства, пламя, беспрерывное напряжение боя и бессознательное ожидание неизбежной каждосекундной смерти уже выбросили из жизни и Свибрагера и многих вестфольдингов. Явь смешалась с бредом.

Только что Свибрагер рассмотрел в небе, затянутом тяжким дымом пожара, Тора. Громадное голое тело бога войны обвивал железный пояс. В поднятой руке Тора священный молот Миолнир рассыпал молнии. Рыжая борода и рыжие волосы Тора пылали огнем, и он звал громовым голосом:

«Где викинг Свибрагер, где мой скальд? Куда он так надолго скрылся от меня? Боги жаждут, Свибрагер! Боги жаждут и ждут! Иди ко мне вместе с героями, ты будешь нужен нам в неведомый час Рагнаради!»

Стоя перед открытой дверью башни, Свибрагер вытянутой рукой приветствовал уходящие ряды вестфольдингов. Затем скальд вошел в зал и затворил низкую, окованную железом дверь. Не чувствуя ядовитого смрада гангрены, Свибрагер шагал через тела, вглядывался, ощупывал волосы. Найдя умершего или потерявшего сознание, скальд поднимал тело и относил к двери. Там он ставил тело на ноги, бормоча заклинания. Как падали тела — он не замечал. Иногда, в порыве внезапного гнева, скальд пронзал мечом непослушный труп: он строил мертвых для боя.

Культ преимущества расы и войны, привычка к убийству, беспощадная кровожадность, возведенная в степень высшей доблести, порождали среди викингов особый вид им одним свойственного умопомешательства: убийство для убийства. С этим может сравниться лишь южноазиатский амок.

При вспышке безумия один или два берсерка, напав без повода, были способны разогнать отряд вооруженных людей в несколько десятков человек: припадок удесятерял силы. В бою берсерки бросались на своих соратников, у себя дома врывались в поселения, делали дороги недоступными для путников. Берсерки были общественным бедствием, и право Древней Скандинавии, ставя кровожадного безумца вне закона, вменяло в обязанность каждому гражданину убивать берсерков.

Пришел час Свибрагера. В нем поэт-скальд, знавший на память сто тысяч строк саг, победил расчетливого купца и жадного хищника, завистливого, недоверчивого, готового без удивления встретить врага во вчерашнем соратнике, готового так же легко продать и предать союзника, как быть преданным самому. Движения берсерка были легки, верны, как у лунатика. Бессознательно он пел, и что это было за пенье!.. Он выл строфы Великого Скальда о мире, исчезающем во взоре героя. Но мир не исчезал. Свибрагер начинал сызнова.

Он не знал, сколько прошло времени, когда потрясающий удар грома потряс вселенную. Под ударом тарана дверь рухнула, рассыпалась стена из трупов. Умирающие викинги, сжимая рукоятки мечей бессильными пальцами, пытались подняться.

В свете Валгаллы Свибрагер увидел Вотана. Скальд сбросил шлем и пошел навстречу богу вестфольдингов, чтобы в первый раз из многих тысяч рассечь его тело и быть самому рассеченным, и воскреснуть, и сражаться опять. Он пел: