Евгений Сухов - Царские забавы

— Составим, государь, — вновь макнул перо в чернильницу дьяк.

— Повелеваю отправить составленные скорбные списки в большие и малые монастыри и поминать побитых в великие праздники. А вам, господа, жалованье удваиваю. А теперь ступайте, служивые люди, с Алексашкой говорить буду. — Когда бояре ушли, прошуршав длиннополыми охабнями, государь продолжил: — Пиши, Алексашка… В Ростове Великом в прошлом годе побили по наговору холопьему боярина Федорова-Свиблова с сыновьями… В селе Коломенском лишен живота окольничий Кваша Павел… В Москве, по наказу государеву, был казнен думный дьяк Иван Висковатый вместе с женой и чадами… Казнены по ложному наговору бояре отец и сын Басмановы… Предан смерти князь Афанасий Вяземский… Лишен живота по злому умыслу черни Иван Шуйский…

Иван Васильевич, удивляя дьяка памятливостью, уже несколько часов кряду продолжал перечислять невинно убиенных. Иногда он замолкал и пристально смотрел на Алексашку, и дьяк, шалея от ужаса, начинал думать о том, что государь и его самого занесет в список казненных. Проходила не одна минута, прежде чем самодержец мог продолжить монолог.

— По лжесвидетельству и наговору вместе с женой и чадами казнен дьяк Иван Григорьевич Выродков…

Свечники, такие же бесшумные, как наступивший вечер, уносили с собой оплывшие огарки и зажигали новые свечи. В комнате у государя было жарко, и похмелье у Алексашки Пьяного скопилось на лбу в виде громадных капель. Он боялся шевельнуть головой, опасаясь обильным потом залить ровные аккуратные строчки.

А Иван Васильевич все говорил и говорил.

Дьяк напоминал священника, перед которым государь решил облегчить душу. Исповедь была так велика, что заняла не только весь день и вечер, но прибрала большую часть ночи. А когда наконец государь охрип совсем, он махнул рукой и отпустил Алексашку восвояси с миром.

Исповедь не закончилась, она только прервалась — на следующий день Иван Васильевич продолжал перечислять побитых. Государь вспомнил и Казанский поход, когда за дерзость казнил трех видных воевод, и Великий Новгород, где по царскому слову метали в Волхов горожан. Не позабыл царь и незаконнорожденных младенцев, прижитых от баб по всей России.

Все были в этом списке.

— Вот, кажется, и все, — произнес Иван Васильевич, вспомнив последнего убиенного. — Сколько же их набралось, горемышных?

— Да с тысячу будет, Иван Васильевич, — спрятал глаза думный дьяк. Он опять накануне перебрал браги и сейчас опасался накликать на себя царский гнев.

— Тысяча?! Как же я с таким грузом жить мог? — обомлел государь.

Указ Ивана Васильевича о ябедах и доносчиках целую неделю читали на Лобном месте, потом столько же дней поминали имена невинно убиенных. Государева памятка была дополнена списком, составленным в других митрополиях. А потом список, размноженный писарями, был отправлен с серебряным пожалованием во все церкви и монастыри России на помин.

Указы государя всея Руси возымели действие едва ли не на следующий день. Дьяки, перебирая дела, выявили активных ябедников и, призвав в помощь стрельцов, волокли их на площадь, где потом от имени самодержца прилюдно поучали палками.

Иван Васильевич с постели не вставал — занемог совсем. Беременная Мария и старшая невестка присматривали за государем, как за дитятей, — кормили из ложечки, поили из чаши, а когда Иван находился в беспамятстве, меняли простыни и переворачивали его грузное тело, опасаясь пролежней.

Провалявшись в горячке две недели, Иван Васильевич сумел победить болезнь, на пятнадцатые сутки царь открыл глаза и спросил:

— Который час?

— Очнулся, господи! — радостно встрепенулась Мария. — Ночью бредил ты много, государь. Анастасию Романовну к себе призывал. Совсем тяжко нам было, хотели за священником отправить, да удержались. Митрополит наказал во всех церквях служить о твоем спасении, вот не пропали усилия христиан, отпустила тебя хворь. А время сейчас, батюшка, три часа. Колокола трижды пробили, обедня едва прошла.

— Рано вы священников звать собрались, — скинул с себя одеяло Иван Васильевич, — поживу еще. А теперь бояр хочу видеть, слово у меня к ним имеется.

Бояре собрались перед вечерней. Сидели за одним столом с государем. Каждому была оказана честь — стольники поднесли по огромному куску пирога.

Глянул государь на дюжину старейших бояр и усмехнулся:

— Ну, чем не последняя вечеря? Только не проповедь я вам хочу читать, бояре, совета вашего просить.