Иван Чигринов - Плач перепелки

— Будто не знаешь!

У Драницы еще быстрее забегали глаза.

— Какую торбу? — уже вовсе по-собачьи вякнул он.

— Подумай, вспомнишь.

— А-а-а, вон про что ты, — наконец притворно спокойно сказал Драница. — Так то…

— Я не виню тебя, — сказал Зазыба, — что ты заставлял сына писать под диктовку доносы на односельчан, это дело твоей совести, хотя, конечно, никто не подозревал, что ты способен на такое, но где твоя голова была, мать твою так, когда ты прятал ту торбу среди бела дня в огороде?

Драница по-прежнему таращился, но уже, очевидно, ловил момент, чтобы как-то остановить Зазыбу. Наконец не вытерпел, возмутился:

— А кто это разрешил? — он только теперь понял, что его тайник найден. — Ноги перебью, если узнаю кто. Привыкли по чужим огородам шляться!

— Ее могли даже свиньи выкопать.

— Я вот только узнаю! — не переставал кричать Драница. Во-первых, он и впрямь был сильно рассержен тем, что кто-то выкопал торбу с бумагами, а во-вторых, криком он хотел заставить Зазыбу перестать срамить его. — Где она?

Зазыба удивился, что Драница бывает такой лютый в приливе злости. Сказал:

— В озере детвора затопила.

Драница недоверчиво посмотрел па Зазыбу и, нагнув голову, вслух подумал:

— Не дай бог, дознается Щемелев, — надул он толстые губы. — Попадет вам от него на орехи. Пересажает всех.

— Думаешь, Щемелев еще вернется?

— Все может быть.

— Вот, вот, — подхватил Зазыба, — а ты уже зарекаться стал! Новую дружбу завел!

— Ты меня не учи, Зазыба, — качнул головой Драница. — Лучше о себе подумай. — Он взял шапку с лавки, направился к порогу, но обернулся, спросил: — Так что передать про орден?

— То и передай, что слышал.

— Значит, ты сдал орден? — будто для себя уточнил Драница.

— Сдал.

— Где это?

— В Хатыничах.

— Где это Хатыничи?

— За Карачевом.

— Значит, за Карачевом?

— За Карачевом.

— А далеко это?

— Верст двести.

— Ясно… А расписку имеешь, что сдал орден?

— Вот расписки так и нет. Не подумали как-то.

— Ну, гляди сам.

Драница еще постоял у порога, будто припоминая, как рачительный хозяин перед большой дорогой, все ли необходимое прихватил с собой, потом досадливо махнул рукой и, не попрощавшись с Зазыбой, подался из хаты.

Зазыба послушал, пока затихли под окном Микитовы шаги, сердито зашаркал по хате и будто только сейчас всерьез возмутился:

— Тьфу, поганцы, ордена им захотелось! А этого вот не желаете? — и сложил из трех пальцев известную комбинацию. С каким-то совсем новым и жгучим чувством начал припоминать то, что, казалось, уже становилось историей и для него самого.

Орден Красного Знамени Зазыба получил из рук Буденного в январе двадцать первого года. Тогда конная армия располагалась недалеко от тех мест, где буйствовали махновцы. До этого Зазыба уже повоевал в дивизии Щорса, точнее, в бригаде батьки Боженко. Был он и в числе тех немногих, кто сопровождал отравленного, но еще живого комбрига по железной дороге.

За трехосным салон-вагоном двигались две теплушки с полуротой вооруженных пулеметами красноармейцев Таращанского полка, преимущественно ветеранов бригады. Вместе с ветеранами нес и Зазыба последний караул на площадках вагона, в котором везли Боженко.

На станции Бердичев из Житомира была получена телеграмма такого содержания: «Киеву угрожает опасность наступления Деникина Точка Везите Боженку Житомир ко мне Точка Щорс».

Когда в Житомире в салон-вагон к Боженко пришел Щорс, тот только сказал: «Микола, мне плохо. Отравила меня контрреволюция». И поник, опустив голову на плечо молодого начдива.

Все знали, что Боженко жить оставалось немного — врачи, собравшиеся на консилиум, пришли к авторитетному заключению: «Тяжелый случай отравления, положение безнадежное, помощь опоздала…»

Зазыба вспомнил, что тогда Боженко было почти столько лет, сколько теперь ему…

Тело Боженко везли по зеленому житомирскому бульвару на артиллерийском лафете, а за городом слышался гул канонады.

Потом рассказывали, что петлюровцы, ворвавшись в Житомир на следующий день, мерзко надругались над могилой преданного большевика и прославленного командира…

Дивизия между тем начала отступать по всему фронту. Богунцы, таращанцы и новгород-северцы не могли сдержать вражеского натиска: от Луцка и Радзивиллова наступали части белопольского корпуса генерала Галлера, с юго-запада — петлюровцы, а на Киев стремительно двигались войска генерала Бредова.