Иван Фирсов - Спиридов был — Нептун

— Какой же моряк не отведает при случае? — подмигнув Федору, ответил Григорий не смущаясь. — Нам теперича по уставу полторы чарки положено, кроме денежного довольствия.

Две недели гостили друзья-гардемарины в Выборге. Вечерами за столом отец рассказывал то, что знал о новом месте службы сына.

— Государь-то после замирения со шведами пошел в ту сторону, в низовой поход. Все чаял до Индии добраться. Без особой суеты войска тогда до Персии дошли. Флотом в ту пору верховодил граф Апраксин Федор Матвеич. Все прибыток для отечества вышел. Почитай, весь берег кавказский к нам отошел.

Вспоминал о людях, служивших там.

— Сенявин Иван Акимович, братец Наума, поехал в Астрахань за чином контр-адмирала. Чин-то получил, но там и почил.

Старший Спиридов сделал паузу, налил рюмку, помянул Сенявина и продолжал:

— Ныне там Мишуков Захарий обретается. Тож капитану похотелось чина повыше. Да, вишь, не повезло, покровитель его в опале. Правда, и Апраксин ему благоволит по старой привычке: государь-то наш Петр Алексеевич, вечная ему память, Захария жаловал, при себе держал.

Гардемарины помалкивали, изредка протягивая руку за очередной ватрушкой, когда Анна Васильевна подливала им чай.

— А так Захарий человек проворный, но без зависти. Себе на уме, в пекло не лезет.

Заканчивая разговор, отец строго сказал:

— Что вам сказывал, позабудьте. Для вас капитан-командор — начальник. Наиглавное — долг исполняйте по уставу и совести, но, упаси Бог, не угодничайте.

Прощаясь, отец напомнил Григорию:

— Не позабудь, как мы сговорились, в Москве навестить родню, хотя и дальнюю. Все равно тебе в Адмиралтейскую контору наведаться положено, прогонные деньги получить до Астрахани.

В Москву гардемарины въезжали по раскисшей под лучами апрельского солнца дороге. Оставив баулы у родственников в Зарядье, они появились в Адмиралтейской конторе на Сретенке. Обосновалась контора еще в петровские времена в Сухаревой башне.

На них никто не обратил внимания. По коридорам сновали озабоченные офицеры, чиновники. Суету объяснил стоявший у входа за сторожа словоохотливый отставной усатый матрос.

— С приездом их высокопревосходительства, графа Апраксина, вся жизнь здесь переиначилась, — вполголоса пояснил он гардемаринам, — ни тебе покоя ни днем, ни ночью. Оно и понятно, заботы великие, не то, что прежде мух ловили господа здешние.

Дежурный поручик бегло просмотрел бумаги гардемарин, шмыгнул носом:

— Ныне все начальники заняты, заходите через недельку, к тому разу и дороги подсохнут.

Он поставил на бумагах какие-то крючки, сделал запись в книге и умчался.

На выходе их опять придержал отставной матрос. Накручивая усы, важно произнес:

— Говаривал вам, недосуг нынче начальникам. — Он наклонился к гардемаринам и заговорщически прошептал: — Вскорости государя анператора на царствие будут благословлять. Стало и все по порядку должно свершиться, каждый чин свое положенное обязан исправлять.

Отставной матрос-инвалид верно подметил резкую перемену в однообразной и монотонной прежде жизни Адмиралтейской конторы в Москве. С приездом в Белокаменную Апраксина изменилось само назначение этого заведения. Забот хватало и раньше по хозяйственной части: снабжение флота парусиной и такелажем, железными поделками, пушечным зельем на Балтике и Архангельске, надзор за Навигацкой школой в Сухаревой башне, сбор денег и провианта для нужд Адмиралтейства в подотчетных провинциях, набор рекрутов в матросы.

Теперь же хлопоты носили иной характер. Из Петербурга поступали на доклад Апраксину все сколько-нибудь важные бумаги Адмиралтейств-коллегии для решения флотских дел. Здесь, в Москве, находились царь, Верховный тайный совет и все правительство.

Не успел Апраксин обосноваться в Москве, Сиверс донес о приговоре Змаевичу. Суд флагманов за растрату казенных денег приговорил Змаевича к смертной казни.

«Переусердствовал датчанин, старые счеты сводит, — сердился про себя Апраксин. — Ну-ка дело, боевого адмирала за деньги жизни лишать. Тащит-то поди каждый второй, да не все попадаются».

На Тайном совете решено было доложить царю о помиловании Змаевича. В виде наказания понизить его в звании, а деньги взыскать втройне. Петр II великодушно согласился с мнением «верховников», которое докладывал Остерман. Близилась коронация, следовало показать свою доброжелательность.

— Мне должно проявить себя добрым императором, — повторил царь заученные слова, сочиненные тем же Остерманом, при вступлении на престол, — обиженным надобно помогать, никого печальным не оставлять. Токмо куда мы этого адмирала определим?