Иван Фирсов - Спиридов был — Нептун

Остерман прищурился, глядя на оторопевшего поначалу Меншикова.

Тот потер лоб, вскочил, заходил по комнате, потом приободрился: «Ежели такое свершится, я при царе регентом стану».

— А ведь ты, ей-богу, светлая голова, Андрей Иванович...

С того дня придворные, соперники-сенаторы и «верховники», как прозвали членов Верховного тайного совета, заметили, что Меншиков теперь редкий день не навещал Екатерину. Разговоры с ней оставались неизвестными, но все понимали, что связаны они с наследием престола.

Все это время Меншиков упрашивал, уламывал Екатерину, ворошил прошлое:

— Попомни-ка, Катеринушка, — после кончины Петра I он наедине всегда обращался с ней вольно, — из портомой я тебя вознес на престол.

Екатерина бледнела, краснела, пускалась в слезы, а светлейший наступал, требовал объявить в завещании о передаче престола малолетнему цесаревичу, но с обязательным условием жениться на его князя, дочери Марии.

Екатерина не сдавалась, отстаивая право Елизаветы на трон, — какая же мать не хочет добра своему ребенку...

— Как хочешь, Данилыч, а я Лизаньку без призора не оставлю. Вона и граф Петр Андреевич так же мыслит.

«Еще бы эта стерва, Толстой, по-иному судачил», — злопыхал про себя Меншиков. От Екатерины, как обычно в последние дни, он отправлялся советоваться к Остерману. И тот, выслушав князя, порекомендовал:

— Надумал я, Александр Данилыч, чем покорить Екатерину Алексеевну. Надобно свести всех правителей с Синодом, а для поддержки недурно и гвардейских офицеров привести. Они вам подотчетны.

Через два дня Меншиков собрал в царском дворце «верховников», Сенат и Синод, президентов коллегий. Вокруг них расселись приглашенные майоры гвардейских полков. Вельможи искоса поглядывали на гвардейских офицеров, переводили взгляд на ухмыляющегося президента Военной коллегии и помалкивали...

Сообщая Екатерине о единогласном решении назвать наследником Петра Алексеевича, князь напомнил ей о прошлом:

— Посему решать надобно, Катеринушка, а то вспомни, как при кончине Петра Алексеевича гвардия перед дворцом объявилась. Гораздо все по-доброму свершить, а Лизаньку я в обиду никому не дам. Вот тебе крест, — истово крестился князь.

После Меншикова, как всегда, к матери входила Елизавета, слезно просила не уступать.

— Знаешь, маменька, сама, во что горазд князенька. Сколь раз обводил вас вокруг пальца.

— Да што поделать, Лизанька, видать, по-ихнему получится, у них силушка. Как бы с тобой худого чего не сотворили! Замуж тебя сватают за князя Карла Августа так ты не противься. Все жених — родич мужу нашей Аннушки, будете припеваючи княжить неподалеку от Голштинии. Стерпится, слюбится.

Прошла Пасха, и все поняли, что дни императрицы сочтены — она то и дело теряла сознание. Когда на пришла в себя на несколько минут, Меншиков успел подмахнуть указ о ссылке его ненавистников: Толстого, Девиера, Бутурлина. В тот же день загрохотала по булыжнику колымага, увозя восьмидесятилетнего Толстого на вечное заточение в Соловецкую обитель...

Перед самой смертью спешно составлено было завещание, подписанное Елизаветой вместо больной матери. Одного дня не дожила она до годовщины коронации.

Завещание огласили 7 мая в торжественном собрании правящих вельмож и генералитета. Первым пунктом Екатерина завещала трон Петру Алексеевичу, затем обязывала его жениться на дочери Меншикова, а Елизавету — выйти замуж за князя-епископа Карла Августа...

Занявший трон одиннадцатилетний мальчик, выросший без родителей, толком не знал, что делать на новом поприще, но кое в чем он успел себя проявить, и его эскизный портрет живо набросали иноземные дипломаты — француз и испанец, австриец и саксонец. «Собою он был очень красив и росту чрезвычайного, не по своим летам», «один из самых красивых принцев», «искусство притворяться составляет преобладающую черту характера», «он не терпит пререканий, делает, что хочет, разговаривает в тоне властелина».

По сути же, на первых порах малолетний царь был игрушкой в руках Меншикова и Остермана.

Александр Данилович с ходу крепко взял царя в свои руки. Спустя две недели Петр II явился во дворец Меншикова и попросил руки его дочери Марии, зная, что она на четыре года старше его. Помолвка состоялась тут же, а на следующий день Александр Данилович проснулся генералиссимусом и полным адмиралом.

Для жениха своей дочери он установил строгий порядок занятий, каждый день по три-четыре часа. Опасаясь влияния своих недругов, он поселил Петра II у себя во дворце. Правда, император покидал иногда вотчину князя: два дня в неделю заседал в Верховном совете, в свободные часы скакал на лошади, стрелял по мишеням. В такие часы компанию с ним разделял его гоф-юнкер, молодой князь Иван Долгорукий, юноша довольно легкомысленный и разгульный. По этой части он получил соответствующее «воспитание» у прожигающей жизнь польской шляхты. До 15 лет он жил при дворе польских королей, где его дед, а потом дядя, состояли послами. Долгорукие через Ивана нашептывали владельцу трона каверзные мысли о его правах и прелестях, которых он лишается, будучи затворником у Меншикова... Остерман тоже осторожно намекал Петру II о его подчиненном положении и начал давать ему послабление в науках.