Вера Хенриксен - Святой конунг

— Так вот почему ты отправился туда, — сказала она, — а я-то думала, что ты решил покаяться, нарушив клятву, данную женщине.

— Я не имею обыкновения давать клятвы, — сказал он, улыбаясь. Белые зубы на загорелом, обветренном лице, блеск черных газ…

Просто невозможно было сердиться на Сигвата Скальда!

— Я поняла, что не одна расплачивалась за эту ночь в Эгга, — сказала она. — Тебе хотелось участвовать в битве при Стиклестаде?

— Да, — сухо ответил Сигват. Оба замолчали.

— Но судьба меня не обошла стороной, — сказал он, — у меня был откровенный разговор с его сыном, когда тот начал разорять страну.

— Да, — ответила Сигрид. — Удивительно, что жребий пал именно на тебя.

— Ничего в этом нет удивительного; я сам все подстроил.

— Зачем же вы тогда бросали жребий? — удивленно спросила Сигрид.

— Я полагал, что в этом случае король наверняка согласится выслушать меня, — ответил Сигват. Он глубоко вздохнул.

— Ты как-то сказала, что я друг всех, — продолжал он, — и что в результате я могу оказаться вообще без друзей. Так оно и получилось. Но я надеюсь, что теперь ты так не думаешь.

— Нет, не думаю, — ответила она.

— Хочешь, я замолвлю за Кальва слово, если встречусь с Магнусом? — тут же спросил он.

— Не думаю, что Кальв этого захочет. И это не принесет никакой пользы, пока жив Эйнар Тамбарскьелве.

— В этом ты права. Братья Кальва не особенно дружат с Магнусом, — продолжал он, — хотя они и были в числе самых преданных людей конунга Олава. Очень немногие стоят теперь близко к королю: всем преграждает путь Эйнар Тамбарскьелве. Финн Арнисон стал на сторону короля Харальда и хорошо ладит с ним.

Немного передохнув, он продолжал:

— Меня интересует, как тебе удалось поверить в святость короля Олава, — сказал он, — ты ведь не особенно любила его.

— Я приучила себя к мысли об этом, — ответила Сигрид, — и я действительно стала считать его святым.

— Если бы я до этого не был убежден в его святости, я поверил бы в это сейчас, — сказал он. — Если уж ты поверила в него, значит, в этом нет никаких сомнений!

Он замолчал и стал смотреть вниз, на усадьбу.

— Это не Суннива? — спросил он.

— Она, — ответила Сигрид. — Ей удалось улизнуть, хотя я приказала Гюде — она у нас распоряжается продуктами — последить за ней.

— Она направляется сюда, — сказал Сигват.

— Наверняка они назначили встречу где-то здесь.

Увидев их, Суннива тут же остановилась и повернула обратно. Она побежала обратно во двор, подбежала к двери, вошла. Но вскоре опять вышла и скрылась за углом.

— Наверняка она надеется получить известие от него, — сказала Сигрид.

— Ее ожидания напрасны, — сухо заметил Сигват.

Сигрид вспыхнула от его слов.

— Что заставило тебя поверить в то, что конунг Олав святой? — снова вернулся он к прерванному разговору.

И он слушал, не перебивая, когда она рассказывала ему о своей поездке в Каупанг вскоре после битвы при Стиклестаде, и под конец — о своем разговоре с Финном Арнисоном.

— Так что ты теперь понимаешь, что я пыталась узнать о нем все, что было возможно, — сказала она под конец. — Может быть, ты расскажешь мне что-нибудь еще…

Он сидел и смотрел во двор.

— А это, наверное, Гюда, — сказал он, усмехнувшись.

Сигрид тоже засмеялась.

Выскочив из дома, Гюда некоторое время стояла и озиралась по сторонам, а потом принялась бегать среди домов, словно растревоженный муравей. Потом она снова вбежала в дом и выскочила во двор вместе с двумя служанками. И все трое пустились на поиски. Вскоре они обнаружили Сунниву, спрятавшуюся между домами, и привели ее обратно в дом.

— На Оркнеях не так-то легко спрятаться, — сказал Сигват.

— Да, — ответила, — здесь нет ни кустов, ни деревьев.

— Ты тоскуешь об Эгга? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она, — мне не хочется думать об этом.

— Самая сильная тоска — когда человек даже не осмеливается думать об этом… — сказал он. Но ей не хотелось, чтобы он заводил разговор об этом, и оба некоторое время молчали.

— Ты спрашиваешь меня о короле Олаве, — не спеша произнес он. — Последнее время я сам много думал о нем, больше, чем обычно; я собираюсь сочинить в его честь драпу. Но я думал, в основном, о его победах и великих деяниях, а не о том, о чем говорила ты.

Он погрузился в свои мысли.

— Во многом ты права, — сказал он. — Приняв крещение в Руде [9], он сделал это ради своей выгоды; он считал, что Христос сильнее Одина и в большей степени способен дать ему победу. И он с таким рвением следовал церковным обрядам — во всяком случае, в первое время — только потому, что видел в этом для себя пользу.