Кирстен Сивер: Сага о Гудрит

Радость отца передалась и Гудрид: она почувствовала, что сердце забилось сильнее. Девушка стояла возле Снефрид, протягивая каждому руку при прощании, благодаря за добрые пожелания успешного плавания.

Да, в жизни наступили большие перемены: словно это было предзнаменование, признак чего-то нового. Она это должна запомнить, удержать в памяти все, что сейчас происходит. И пусть будет сопутствовать им удача в Братталиде у Эрика… Благословение, благословение, bless – это новое английское слово ей не нравилось; хотя многие начали употреблять его взамен прежнего «прощайте».

Ей стало легче, когда она увидела, что отец подошел к Стейну, Ингвилль и родителям девочки. Она сняла с кобылки седло и отдала его Стейну отнести на корабль. А затем погладила бархатную морду Снефрид.

– Прощай, Снефрид. Теперь ты принадлежишь Ингвилль.

Она отдала сестре вожжи, увидев, что Стейн уже надел на жеребенка недоуздок и отводит его в сторону. Гудрид даже не заметила, как притихли все кругом, когда воздух разорвало отчаянное ржание кобылы. Отец Ингвилль быстро выхватил у дочери вожжи и сказал:

– Прощайся же с Гудрид и Торбьёрном, Ингвилль. Попутный ветер и отлив ждать не будут.

Гудрид обняла и поцеловала свою сестричку, дядю и тетю поочередно, втянула в себя знакомый запах и вгляделась в их лица на прощание, чтобы запомнить родичей получше. А потом отвернулась и быстро пошла вниз по желто-красному, еще зеленеющему берегу и поднялась по трапу вслед за отцом, Ормом и Халльдис. Стоя на корабле, Гудрид все всматривалась в морское дно, в эту толщу воды, в ее неясные очертания и игру теней. Подняв глаза, она заметила, что борты корабля поблескивают от тюленьего жира, а у берега теснятся лодки, и люди в них машут им и кричат прощальные слова. Путешественники стояли у поручней и продолжали махать в ответ своим родичам и друзьям, перекрикиваясь и шутя с ними.

Вступив на палубу, Гудрид сразу же заметила свое седло под парусиной. Ей и в голову не приходило, что корабль может вместить так много. Здесь были и запасы еды, и пожитки. В средней части палубы стоял скот, отгороженный от всего остального, и только собаки и кошки бегали, где им хочется.

Она молча жалась к Халльдис, когда увидела, что отец ее направился к штурвалу. Сняв с себя кожаную шапочку, Торбьёрн оглянулся назад на берег, где над низкими, рваными тучами высился Ледник Снежной Горы. А за ним сияло синее небо, похожее на фиалки, распустившиеся в укромных тенистых местечках. Обратив свой взор к горе, Торбьёрн запел:

На мгновение он застыл в молчании, а затем медленно перекрестился. А Гудрид с болью в душе подумала о том, что отец запел впервые после смерти ее матери.

Попутный ветер надул красно-белый полосатый парус «Морского коня», и корабль, рассекая воины, медленно отошел от берега. Люди в лодках у пристани все еще продолжали кричать и махать им, и праздничное настроение окончательно вытеснило в душе Гудрид печаль. Она помахала остающимся, а потом отвернулась и принялась следить за отцом, который твердо держал в руках резной штурвал и зорко посматривал за парусом и подводными рифами на пути. Рядом с отцом стоял лоцман, Эйольв Баклан. Прошлой осенью он приплыл к берегам Исландии на норвежском торговом судне, проведя пару лет в чужих землях, и теперь решил отправиться вместе с Торбьёрном в Гренландию.

В верхнем правом углу паруса был вышит белый конь, и сама парусина была плотной и надежной. Почти двести локтей такой же парусины были аккуратно уложены среди прочих узлов и тюков: Гудрид сама помогала ткать ее из крапивного волокна и шерсти. Девушка надеялась, что в этом морском путешествии парусина больше не понадобится, а на новом месте найдутся другие дела, так что не придется подолгу сидеть у ткацкого станка.

Ее раздумья прервал барашек, жалобное блеяние которого доносилось снизу, из загона, где стоял скот. А вскоре послышался целый хор голосов, и заплакал маленький ребенок, так что все было как и прежде, на суше. Собака Хильда громко тявкнула, лежа у ног Торбьёрна, однако другие собаки на корабле понимали, что им следует вести себя тихо, ибо царит здесь Хильда, и только она одна. Мохнатый норвежский лесной кот, принадлежащий Халльдис, играл с двумя чесоточными кошками, которых взял с собой Гандольв, чтобы они ловили мышей. И Гудрид пришла в голову мысль, что если бы корабль не покачивался на волнах, а ветер не надувал бы парус, то можно было бы представить себе, что находишься не на палубе, а в гостях у соседа.