Виктор Вучетич - Сиреневый сад

– Вам. Я могу уйти? Маме совсем плохо.

– Минуту, Маша. – Он развернул и прочитал записку. Задумался. Посмотрел на Сивачева, на Машу. – Позовите, пожалуйста, сюда Егора Федосеевича.

Вошедший дед Егор оторопел, увидев мирно сидящих за столом Сибирцева и Сивачева.

– И-эх! – Он боязливо перекрестился. – Никак Яков Григорич?… Помилуй… свят…

– Нет, – резко оборвал Сибирцев, – это атаман. Егор Федосеевич, сделай доброе дело, найди любого казака и скажи ему, что атаман требует… Как зовут твоего помощника? – строго бросил он Сивачеву.

– Власенко, – мрачно ответил Сивачев. – Подхорунжий Власенко.

– Скажи, что атаман требует передать подхорунжему Власенко немедленно явиться сюда. Понял, Егор Федосеевич?

Дед испуганно закивал.

– Давай, Егор Федосеевич, скорей, а то беда большая будет. И сам далеко не уходи. Может, кликну потом.

Дед по-прежнему кивал, глядя на Сивачева, но с места не двигался.

– Ну что же ты? – повысил голос Сибирцев. – Или боишься?

Дед затряс головой и поспешно удалился.

Власенко еще с ночи понял, что все пошло наперекосяк. Едва увидел дом, куда они пробрались через сад вместе с атаманом, услышал бабий голос, сразу догадался, что неспроста вел сюда сотню атаман. И дом ему знакомый, и баба-барынька. Кто она ему – жена, невеста, полюбовница? – теперь уже без разницы. Коли тут замешана баба, никакой пользы делу. И потому, обозлясь, решил махом покончить с селом. Дружный отпор, которым его встретили, только разъярил подхорунжего. Полнота власти, данная ему атаманом на эту ночь, оказалась слепой пустышкой. Поначалу дело вроде разворачивалось неплохо: из мужика, оказавшего ему сопротивление в одной из хат, он без особого труда выколотил все интересующие его сведения. Дело казалось простым: обложить сельсовет и одновременно ударить по засевшим в церкви. Сельсоветчики, конечно, не сдадутся – им терять нечего, будут драться до последнего. Но если их выкурить, то те, что у храма, сами поднимут лапы кверху. Так бывало не раз, так – не сомневался Власенко – будет и теперь. Немного не рассчитал подхорунжий, не учел пулемета. И вот, оказывается, сорвалось.

После двух неудачных атак казаки ринулись по домам грабить. В другое время и в иной ситуации Власенко не стал бы их сдерживать, однако в нынешней никак нельзя было дать им рассеяться по селу. По этой причине уже упустили сельсоветчиков, и бой грозил перейти в затяжную бесполезную перестрелку. Пора было принимать какое-то окончательное решение. От атамана, видать, никакого проку… А на ультиматум, который прокричал Власенко, с колокольни ответили длинной пулеметной очередью.

– Игнат! – позвал Власенко. Он слегка отодвинул тяжелую штору на окне и наблюдал за площадью. Глаза его равнодушно скользили по трупам казаков и лошадей и упирались в железные ворота ограды. Каменный поповский дом был отличным наблюдательным пунктом: огонь с колокольни сюда не достигал, а церковный двор неплохо простреливался с чердака дома. – Игнат! – сердито повторил Власенко. – Где тебя черт носит?

Вошел огромный, заросший до глаз черной бородищей Игнат, засопел, топчась на месте, оценил раздражение подхорунжего и, сочтя его результатом ранения, предложил:

– Може, бинт сменить? Тут у них чистый есть, а, Петрович?

Власенко скрипнул зубами: только ведь сказал, и сразу засвербило вчерашнюю рану.

– После, Игнат… Много хлопцев уложили?

– Много, Петрович, почитай, десятка три. Пулемет, сука, чтоб его… Хитрый, гаденыш, носу не кажет, а косит. И как его достать, ума не приложу.

– А мужики что?

– Мужики-то? А ничего. Мы кое-чего подсобрали. Коням есть. Себя тож не забыли.

Власенко удивленно обернулся, услышав что-то похожее на утробное урчание, потом сообразил, что это Игнат смеется.

– Они-то, – продолжал Игнат, – все готовы отдать, чтоб хаты пожалели, не тронули. Петуха не пустили.

– Все, говоришь? – задумался Власенко. – Поглядим… Пригони-ка их сюда, Игнат. Которых побогаче. Погутарим, чего они готовы отдать. Да чтоб их те, с колокольни-то, не накрыли… И скажи хозяйке, пусть жрать подает.

Ел он с аппетитом. Выхлебал две глубокие миски наваристого борща, обильно запивая самогонкой. Грыз чеснок, сплевывая на пол шелуху. Рукояткой нагана расколотил на белой скатерти толстую кость и со всхлипом высасывал мозг.

Хозяйка, пышная попадья, несмотря на неоднократные приглашения подхорунжего, участия в трапезе не приняла, стояла, подперев дверной косяк и сложив полные руки на высокой груди, с неприязнью наблюдая за Власенко. А он пьянел и, бросая искоса хмельной взгляд на попадью, хмыкал и мотал потным чубом.