Николай Садкович - Георгий Скорина

Писарь поднял свиток и, косо взглянув из-за него, ответил с улыбкой:

– Самая малость… Дани грошовой чуть-чуть… Да бобров, куни [3]немного, да восковых грошей, да медовой дани, как и летось было.

От костра поднялся Петр и, подойдя к писарю, гневно спросил:

– Стало быть, покуда эту мыту не соберут, ворота на запоре?..

– Милый ты человек, – с улыбкой посмотрел на него писарь, – а пошто запорами бряцать впустую?.. Чай, не твои горшки-черепки пересчитывать, а воеводское дело править…

Петр сжал кулаки, но его опередил купец в меховом кафтане.

– За нами, пан писарь, задержки не станет, – сказал он ласковым голосом. – Надо так надо. Другая забота у нас. Товарец на подъем тяжел, а сложили от ворот в стороне. Гляди, утром мимо нас купцы не прошли бы.

Писарь хмыкнул и, оглянувшись на стражников, отошел с купцом в темень.

Всю ночь собирали воеводские люди свою жатву. Где прижимали на податях, где полюбовными взятками: за место к воротам поближе или за обмер товара без выгрузки. Мелким ремесленникам и крестьянам нечего было и думать о сделках со сборщиками. Вся их предстоящая выручка не могла равняться тому, что брал воеводский сборщик.

Зато высокомерные шляхтичи, окруженные слугами, пробивавшими им путь через табор, подводили свои обозы прямо к воротам. Ворота раскрывались, и шляхта безданно, беспошлинно мимо сотен завистливых глаз въезжала в город, разрезая тьму улиц колеблющейся змейкой факелов и нарушая тишину громким говором и смехом.

Купцы и крестьяне, тая обиду, шепотом сообщали друг другу:

– Опять бумагу великому князю Александру Литовскому… не то пишут, не то написали уже.

– Есть, есть та бумага, – уверял кто-то. – Всем миром подписана. Нынче на ярмарке появится верный человек, отвезет ее великому князю.

Говорили, что человека этого уже видели, но просили никому про то не сказывать.

– Гибнет, гибнет славный град Полоцк! – вздыхали в третьем месте. – Видано ли! Уже и купец воеводе не в счет. А на чем земля сия держится, как не на ярмарках…

Слух о новой челобитной дошел и до воеводы. Оттого на ярмарке и по всему городу шныряли его соглядатаи.

Смутно было на душе у людей. В тихом ропоте да тревожных беседах проводили они ночь под стенами города.

Но как ни томительна и как ни длинна была туманная ночь, утро наступило в положенный час. Первыми почувствовали приближение дня горластые петухи, привезенные в корзинах; едва возвестили они о рассвете, как замычала, заблеяла, закудахтала остальная живность. Люди смотрели на восток, и перед ними, как по знаку волшебника, раздвигалась и уплывала поредевшая кисея тумана. Над заблестевшими водами Западной Двины поднималось чистое солнце. С высоких городских башен прозвучали трубные сигналы. Сторожа распахнули ворота.

Освещенный утренним солнцем, город был прекрасен. Башни замков и купола храмов казались обновленными свежей позолотой. Даже деревянные стены, влажные от ночного тумана, сверкали на солнце дорогим металлом. Вокруг города шумело и волновалось разноцветное море повозок, телег, мачт и вымпелов.

Полочане вышли из своих домов встречать гостей. Хозяева лавок и складов спешили к городским воротам, торопясь перехватить купцов с нужным товаром. Сынки зажиточных мещан и купцов, еще не приставленные родителями к делу, наряжались в свои лучшие платья, подвязывались пестрыми поясами и отправлялись на поиски ярмарочных развлечений. От одной из таких веселых компаний отделился юноша. Высокий, ладный, широкоплечий, он свободным, немного торопливым шагом поднялся на гребень земляного вала. На юноше был легкий кафтан, из-под которого виднелась белая полотняная рубаха с расшитым воротничком. Домотканые штаны заправлены в мягкие сапоги татарского образца. Голову покрывала сдвинутая к левому уху аккуратная магерка, из-под которой выбивались русые пряди волос.

Стоя на валу, Георгий – так звали юношу – смотрел в сторону реки. Сотни байдаков, стругов и малых долбленых лодок-душегубок приступом брали причалы. Особенно оживленно было у Двинского перевоза и возле невельской брамы. [4]Сюда устремлялись с Заречья, со стороны Кабака (так называлось предместье, что над рвом у дороги), с Ильинской улицы и от Паркана. Река, делившая город надвое, скрылась под множеством перевозных плотов и лодок. Трудно было понять, где кончается река и где начинается берег. Торопливо выкатывались бочонки, выгружались тюки и корзины, поднимались садки свежей рыбы. Юноша посмотрел в другую сторону.