Самуэлла Фингарет: Богат и славен город Москва

Землянка, куда он влетел, невысоким бугром торчала в стороне от Хажибеевой юрты. Здесь среди котлов и горшочков Пантюшка жил. Хозяин сюда почти не заглядывал.

– Я тебя наусил? – сказал он однажды Пантюшке.

– Научил, хозяин.

– Хоросо наусил?

– Хорошо.

Учил Хажибей трёххвостой плетью. Порол за любую оплошность.

– Делай, как наусил. Хоросий сернила делай. Моим сернйлом все любят, во всей Вселенной любят.

Это было правдой. Слава о чернилах Хажибеевой варки шла далеко. Торговые гости, приезжая в Орду, наведывались к Хажибею, чтоб запастись на продажу его чернилами. О стойкости Хажибеевых чернил красноречивее слов говорили руки Пантюшки, чёрные от постоянной варки чернильных орешков и клея. Оттереть чернильные пятна не удавалось ни водой, ни тряпицей.

«Вот и ладно, что стойкие, – подумал Пантюшка, косясь на котлы и горшочки и освобождая ноги от ненавистных оков. – Хоть под дождь попаду, хоть в Итиле искупаюсь, всё одно – не сойдут».

Он бросил оковы в большой котёл – пусть тонут. Затем опустил в котёл свою голову и помотал волосами в чёрной, чуть густоватой жиже.

– Теперь не скажешь, что я похож на Чингисова жеребца, – сказал он вслух, вытащив голову и вытирая волосы грязной тряпицей.

«Волоси у тебя, как у лосади великого Чингисхана», – любил говорить хозяин и без нужды дёргал Пантюшку за рыжие лохмы.

– И за вихры таскать больше не будешь, – добавил Пантюшка. Не беда, что хозяин не слышал. Всё равно скоро узнает, что один из его рабов убежал.

Пантюшка взял тонкую палочку и, обмакнув её в тот же котёл, начернил ресницы и брови. Потом подцепил из горшочка с вишнёвым клеем тёмную прозрачную каплю и промазал углы глаз. Кожа от клея стянулась. Глаза превратились в щёлки.

Если б Пантюшка мог посмотреться в ручей или в медный таз, он бы себя не узнал. Ордынец и только.

Оставалось надеть поверх своей рвани Капьтагаевы халат, латы и шлем и покинуть землянку.

Когда преображённый Пантюшка вышел наружу, Орда ещё мирно спала. Не колыхались пологи юрт, не дымились костры. Предутренняя тишина стояла от земли и до неба. Спали не только люди. Небольшими холмами между недвижных юрт лежали верблюды. Опустив головы до земли, дремали стреноженные кони.

Пантюшка выбрал лошадку поменьше, вскарабкался на неё.

«До Итиля бы добраться, а за Итиль, сказывают, ордынцы редко наведываются».

Он ударил голыми пятками по мохнатым бокам. Лошадка заторопилась. Привычной дорогой она вынесла Пантюшку в открытую степь.

Однако далеко уйти не пришлось.

Едва взошло солнце и метёлочки ковылей стали стряхивать капли росы, показался сторожевой отряд. Немало таких отрядов рыскало по степи и ночью и днём. Пантюшка об этом знал, но надеялся проскочить. Даже теперь, столкнувшись с разъездом, он не подумал сдаться.

– Скорее, скорее, – понукал он лошадку. Лошадка спешила. Но кони преследователей мчались проворней.

Всё ближе топот копыт. Фырканье лошадей, гортанные крики…

Последнее, что Пантюшка услышал, был свист аркана и собственный сдавленный хрип.

Аркан захлестнул плечи и шею. Пантюшка рухнул на землю, теряя сознание.

Когда он открыл глаза, он увидел прозрачное небо, опрокинутое над землёй голубой бездонной чашей. Солнце уже поднялось. От прогретой земли поднимался запах полыни. Пантюшка повёл глазами. Во все стороны от него расходилась холмистая степь, поросшая весенними травами.

На всём обозримом пространстве не было видно ни единой души. Ордынцы исчезли, как провалились.

Пантюшка ощупал себя – не побит, схватился за шею – свободен!

Латы и шлем спасли его от ушибов, но где же аркан?

«Почему ордынцы меня отпустили? – удивлённо подумал Пантюшка. И вдруг догадался – Да они меня за самого Капьтагая приняли. Халат его увидели, латы увидели, а в лицо заглянуть не додумались. Размотали аркан—и в степь, испугались, что признает немой, кто его заарканил».

От этой догадки у Пантюшки откуда силы взялись: пластом лежал, а тут сразу вскочил на ноги.

«Под его именем я до самого Итиля дойду. Говорить не надо. Знай мычи и глаза щурь, ровно от злости».

Пантюшка подбежал к лошадке. Её стреножили и оседлали. У седла висела дорожная сумка. Там лежали сало, лепёшки, лук, сухой овечий сыр, вяленое мясо, топор и подпилок для оттачивания стрел. Без этого запаса ни один ордынский воин не выезжал в степь.