Нина Молева - Ошибка канцлера

– Боюсь показаться неучтивым, но на этот раз, ваше высочество, я целиком принимаю сторону Мавры Егоровны. Смотреть, как эта ничтожная принцесса, племянница ваша, устраивает себе царское житье, как власть берет, как любимцев обихаживает, мне не под силу. Если так будет продолжаться, я предпочту покинуть Россию и вернуться на родину. Несправедливость возмущала меня всегда, а для этой я не нахожу слов.

– Ну что, видишь, цесаревна-матушка, что добрые-то люди говорят?

– Не я один. В полках идет такой же толк.

– А как же, как же, уж не один за толки такие из казарм да в Тайный приказ попал – за правду, за память о монархе великом, вашем батюшке, которого теперь и поминать не велено.

– А вот у Алексея Григорьича толк иной: потише, говорит, сидеть бы, с правительницей дружить, а там как бог даст.

– У Алексея Григорьича! Ничего против него не скажу – человек доброй, на тебя как на икону глядит, нраву легкого, покладистого, да опаслив без меры. За тебя боится, да и за себя тоже. Ему бы и потихоньку жизнь прожить – не царского ведь рода, а ты царская дочь. Вон Леопольдовна-то государю Алексею Михайловичу правнучка, а ты внучка прямая. Батюшку-то твоего гвардия ох как чтит да помнит. Так неужто ж счастья своего бежать? Руки к тому, что самой судьбой тебе предназначено, не протянуть?

– Вас трудно понять, цесаревна. То вы толковали о скорой кончине императрицы, потом сомневались относительно регента, но теперь что стоит на вашей дороге к престолу? Слезливая женщина, разрывающаяся между любовником и мужем, читающая стихи, когда следует читать государственные документы, играющая в карты с фрейлинами, когда за карточными столами у настоящих государей решаются судьбы государств – она кажется вам помехой?

– Да не молчи ты, не молчи, государыня, хоть словечко молви!

– Вы не хотите говорить с нами, ваше высочество?

– Ох и болтлив ты, Лесток, стал, ох болтлив – не к добру это!

– А какое может быть у нас добро – престол упустили, власть своими руками младенцу отдали, теперь семнадцать лет в тишине и покое жить будем, покуда не подрастет. Тогда и гратуляции ему принесем, честь честью поздравим…

– Мавра, Лесток хорош, а на тебя и вовсе управы нет. Про дела такие не толкуют – делают их, вот что. Да в одночасье делают, чтоб никто не разведал, никто не упредил.

– Господи, ну так и с Богом!

– С Богом, это когда час пробьет нужный.

– Ваше высочество, поверьте, я приложу все силы, чтобы выяснить ваших верноподданных.

– Вот и это зря, Лесток, совсем зря. Чтоб никаких толков от тебя не шло. Думать думай, а болтать не болтай. Выведывать больше надо, какие дела-то у принцессы. В их раздоре согласья у министров не будет, вот и надо глядеть, в какую минуту сподручней.

– Цесаревна, голубушка, значит, не отступилась, значит, в мыслях-то держишь…

…Итак, предстояло пускаться на поиски не названного в „Сказании“ придворного архитектора. Впрочем, зодчих, работавших по заказам двора, было в России тех лет не так много.

Январь 1730 года. Избрание на престол Анны Иоанновны. „Царицу престрашного взору“ никто не подозревал в увлечении строительством. Но первые указы новой монархини связаны с архитекторами. Она хочет строить много. По-новому. Для одной себя. Да и о каких традициях могла идти речь. Кремль не оправился после пожара 1701 года и запустения, вызванного переносом столицы на берега Невы. Арсенал недостроен, и еще многие десятилетия будут пугать ночным временем слепыми глазницами пустых окон. Приведены в порядок соборы, но в теремах неразбериха и грязь. Петр не разрешил заново отстроить на бровке кремлевского холма разросшуюся фабрику органов: новое время – новая музыка. На кровлях Набережных палат, к великому удивлению ведущих опись дьяков, одиноко доцветают остатки висячих садов – яблони, груши, кусты барбариса. Рядом пересохшие бассейны, где плавал под парусом царевич Петр на разукрашенном карбузе. Заглохшие фонтаны.

Чтобы поместиться в Кремле – где же еще жить русской царице! – годен один Потешный дворец. Еще до коронации Анна поручает приведение его в порядок Кшиштофу Конратовичу – Христофору Христофоровичу Кундорату, как окрестили его современные документы. Было время, Петр вызывал саксонского строителя, потому что тот владел бесценным секретом недоступной огню кладки. Басня? Правда? На развалинах кремлевского пожарища его тайна огнеупорного кирпича не уступала по цене тайнам алхимиков. Конратович не получит самостоятельной стройки. Ему предстоит присоединиться к Ивану Богданову, армянину из Новой Джульфы, без малого сорок лет ведавшему московскими живописцами, мастеру на все руки – от подделки под бархат холста до сооружения домов. И к Михайле Чоглокову. Тоже живописцу. Первому учителю Петра. Не обладая талантами художника, Петр не преминул получить первые сведения и о живописи, и о рисунке, и об искусстве гравирования. Чоглоков был допущен во дворец вдовствующей Натальи Кирилловны, потому что расписывал в нем стены и написал портрет забытой царицы. Ему Петр доверил достройку Сухаревой башни, чтобы разместить в новых помещениях Математическую навигацкую школу. Арсенал был второй его большой работой.