Нина Молева - Ошибка канцлера

– Оставь ты лекаря, о деле давай толковать, пока голова не отказала. Зло ты на меня держишь, Алексей Петрович, знаю, что держишь.

Да и кто б не держал – какое дело для меня спроворил, завещание достал, а я и не отблагодарила путем, за заслугу твою бесценную чем отплатила. Хотелось тебе в Петербург – за границей держала. Хоть и почет велик, да не по твоей мысли.

– Ваше императорское величество, ваша воля…

– Конечно, моя воля, иначе усидел бы ты в Гамбурге. Но что было – не исправишь, а расплатиться с тобой хочу. Уйми сердце-то свое, давай вместе прикинем, чтоб и мне хорошо и тебе бы впереди вольная дорога. Пожить-то хотелось бы, ведь пятого десятка не изжила, ведь всего-то нам с тобой по сорок семь годков – много ли, коли б бог здоровья дал.

– Даст, ваше величество, непременно даст, и поживете вы, на радость всем нам.

– А коли иначе станет, надо бы указом Иоанна Антоновича объявить, как мыслишь?

– Да что за нужда торопиться, государыня. На это всегда время будет.

– А ну как нет? А если помирать как тетеньке Екатерине Алексеевне придется: без чувств грохнулась да так до смерти в себя и не пришла? Что ж тогда?

– Слушать мне вас тяжело, государыня. Всё от Бога.

– Да это ладно, ты скажи, что тогда случится?

– Ваше величество, зачем душу-то себе травить?

– Да перестань ты! Вон герцог-то сразу быка за рога хватает, а ты мне тут хороводы водить будешь.

– Ну наследника выбирать станут.

– А воля моя устная?

– Да нет, государыня, с устной-то никто не посчитается. Кто не вспомнит, кто промолчит, как после кончины государя Петра Алексеевича было, иначе Екатерине Алексеевне престола ни в жизнь не видать.

– Верно. Значит, может и цесаревна на трон сесть?

– И она, и принцесса – кого выкликнут, за кого полки гвардейские поднять сумеют.

– Нет, такому не бывать. Не хочу их на троне. Пусть уж младенец – о нем хоть не знаю, каков будет. А если объявить его указом?

– Тогда и спору нет – присягать придется.

– Ин так тому и быть. Составляй указ, Алексей Петрович.

– Глубочайшим образом убежден, ваше императорское величество, что речь будет идти не о младенце, что священная жизнь ваша продлится на долгие годы – и вы увидите около себя своего взрослого преемника и многочисленных внуков.

– А коли о младенце, тогда что?

– Так ведь в колыбели державой управлять немыслимо.

– Что присоветуешь?

– Может, совет какой из министров составить.

– Как верховники были, что меня выбирали да придумывали, как бы власть царскую урезать?

– Можно других.

– Да ты что, Алексей Петрович! Поверю я в других – все они одинаковыми обернутся.

– Власть, государыня, великий соблазн. Возле нее человек сам себя не помнит.

– Умные слова говоришь, да выхода нет.

– Какой же еще выход, государыня?

– Регент нужен, герцог правильно говорил.

– Но регентом способен быть только один человек, государыня, которому и знать наша поверит, и принцесса подчинится.

– О ком это ты?

– О герцоге Бироне, ваше императорское величество.

– Вот, выходит, и не просчиталась я, все как думалось сделала. Значит, простил ты герцогу нелюбовь его к тебе, что не хотел Алексея Бестужева в Петербурге видеть?

– Государыня, вы просили откровенного ответа – я обязан вам правдой, как бы она ни была мне тяжела.

– Тяжела! А вот теперь, Алексей Петрович, придумай, чтоб мне герцога до последнего дня в руках держать, чтоб острастка на него была.

– Нет ничего проще, государыня! Мы сделаем так, чтобы регентом он был объявлен через Сенат только после вашей кончины, чего, всем сердцем верю, Господь не заставит меня пережить.

– Давай здесь же сочиняй свою хитрость, а я черновик и подпишу.

– Колодников бы еще выпустить за ваше здравие, государыня, каторжников каких простить.

– Спасибо тебе, Алексей Петрович, за заботу. Верный ты человек оказался. Али я от хвори своей слезлива стала. Все едино – спасибо тебе.

Теперь все зависело от решения вопроса о сходстве. Мне надо было сравнить матвеевский холст по возможности со всеми известными обликами правительницы. Если никогда не бывают одинаковыми две фотографии одного и того же человека, то что говорить о портретах, где свое слово говорят и умение художника, и отношение его к своей модели, понимание ее особенностей, характера. Но фонды музеев, издания портретов, гравюры – ничто не приходило на помощь. На вид простейшая задача – найти изображение Анны Леопольдовны – казалась почти неразрешимой. Впрочем, еще оставался запасник московского Государственного исторического музея, так называемый фонд Отдела бытовой иллюстрации. Да, изображения Анны Леопольдовны здесь были. Их было даже несколько, но в копиях позднейших лет, где ошибка и выдумка неизбежно накладывают свой отпечаток на облик человека. Исключение – портрет, написанный в 1732 году очень посредственным художником И. Ведекиндом.