Ужели же вы, князья Мстиславнчи, потерпите такую поруху чести вашей и старшинству? – промолвил наконец Шестак.
– Такова отцова воля,– отозвался Тит Мстиславич.
– Не могло быть на такое его воли! – крикнул Шестак.
– Ведь когда преставился он, Василея еще и на свете было! Откуда мог знать князь Мстислав Михайлович, что так дело-то обернется? Ужели мыслите вы, что схотел бы он Юдных сынов своих отдать на глумление какому-то мальчишке? Не мог он того желать!
Что пользы о том гадать, коли имеется написанная, духовная грамота, в коей точно указан порядок наследования? И ежели всем ведомо, что после брата Пантелеймона княжить в Карачеве надлежит сыну его Василею?
– Не знаю, кому оно ведомо,– не унимался Шестак,– а только мыслю я, что воля покойного князя Мстислава Михайловича со смертью его окончилась. Не мог он ведать грядущего, а потому и волю свою на него простирать не вправе. Дела нынешние живым надлежит решать, а не мертвым!
– Тебе хорошо языком трепать, боярин,– сказал князь Тит,– а родитель наш вечному проклятию предает того из потомков своих, кто волю его порушит.
– То пустое, Тит Мстиславич! Не ведал ведь он, как жизнь-то сложится, когда такое писал. А ныне не проклянет, а благословит он с небес того, кто землю нашу родную спасет от Васькиной лихости!
Снова последовало продолжительное молчание.
– Ну, пускай бы даже мы почали оспаривать у Василея большое княжение,– вымолвил наконец Тит Мстиславич,– так ведь он с этой духовной отправится в Орду, и великий хан, без сумнения, укрепит его право. А нам эта тяжба головы может стоить. Сами ведаете, каков есть хан Узбек: коли сочтет нас виновными,– выдаст Василею головой либо сам казнит.
– То истина, ежели Василей сможет показать ему духовную нашего родителя,– небрежно заметил князь Андрей.
– А почто не показать, коли она в его руках?
– Ну, а вдруг она затеряется? Без нее-то дело о наследии зело спорное. И кто еще знает, на чью сторону станет царь Узбек.
– Вестимо, не на Василеву! – оживился Шестак.– Ведь ты, Тит Мстиславич, с ханом хорош. И коли заявишь свои права на карачевский стол, он тебе, а не кому иному ярлык даст! О Василей же он ежели чего и слышал, то лишь недоброе, от брянского князя. Да той худой его славе мы еще и от себя пособить сумеем.
– Хан ко мне милостив,– медленно сказал князь Тит, перед которым вдруг развернулись новые, его самого поразившие возможности.– Да вот телько…
– Ну, чего ты еще нашел, Тит Мстиславич? – с жаром перебил Шестак.– Даст он тебе ярлык на большое княжение, как свят Господь, даст! А на Руси ханское слово все споры решает.
– Так-то оно так. Да ведь духовная все же в руках у Василея.
– То и лучше, что в его руках,– многозначительно промолвил Андрей Мстиславич.– Человек он молодой, таких делах небрежительный… Сунет ее куда-нибудь, а после и сам не сыщет.
– Ну, это бабушка надвое гадала,– усомнился князь Тит,– а такое дело, какое мы затеваем, на авось негоже начинать.
Ты мне поверь, братец! Я вещий сон видел намедни, а меня сны николи не обманывают, – почти весело сказал Андрей Мстиславич.– Потеряет ту духовную братанич наш!
– Ну, а все ж, коли не потеряет?
– Потеряет,– уверенно повторил князь Андрей.– А ежели бы и не потерял,– ты с ханом веди дело так, будто отродясь о ней и не слыхивал. Коли попадет она в руки Узбека, скажешь: знать не знал и ведать не ведал об этой духовной, потому и затеял тяжбу.
– Ты не сумневайся в этом, Тит Мстиславич,– горячо поддержал Шестак,– я тоже чую, что духовная нам помехой не будет. Решайся же! Один ты можешь спасти всех нас и всю землю Карачевскую от лихой беды, от Василева беззакония! Тебя всем миром просим на великое княжение, а в случае чего и перед ханом, и перед всею Русью тебя поддержим. Молви только согласие свое. Ведь и честь, и богатство сами к тебе в руки просятся!
Тит Мстиславич, в душе которого врожденная порядочность еще боролась с соблазном, при напоминании о богатстве решился окончательно. Проведя ладонью по лбу, покрывшемуся испариной, он глухо вымолвил:
– Ну, коли так, согласен! Чего же делать-то будем?
– Не теряя дня, собирайся в Орду,– ответил Шестак.– Вези царю Узбеку подарки и проси ярлык на карачевский стол.
– Да ведь брат-то, Пантелеймон, жив еще!
– Ну, и что с того? Ты Узбеку доведи, что, мол, карачевский князь, Пантелей Мстиславич, при смерти и дело
о наследии надобно загодя решить, дабы после не приключилось смуты.
– А ежели хан о Василее спросит?
Читать дальше