Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

Так были ли они, эти классические «страны капитала»? Вот он, долгожданный вопрос! Были, уважаемые дамы и господа! Были. Все сегодняшние передовые «капиталистические» страны, о которых только что говорилось, именно и являлись этими государствами начиная с девятнадцатого века (а самые шустрые и с восемнадцатого — Англия, например) и вплоть до первой четверти двадцатого столетия, а некоторые оставались таковыми до второй мировой войны. А потом проделали стремительный путь к сегодняшнему благоденствию (за исключением, естественно, стран «социалистического лагеря»), учитывая опыт «социалистического строительства» в Советском Союзе, на который они смотрели с ужасом и страхом.

Этот взгляд на Восток был весьма мощным стимулом их экономического, политического и духовного развития, особенно во второй половине двадцатого века.

Во-вторых.

Хотите понять, что такое истинный капитализм, классический? Наш, отечественный капитализм? Изучайте историю России второй половины XIX века и вплоть до 1907 года (после первой русской революции и манифеста Николая Второго начинаются перемены к лучшему). Изучайте по первоисточникам, по архивным материалам, по учебникам и специальным исследованиям дореволюционного времени. (Кстати, в этом смысле очень рекомендую вполне профессиональное, объективное, даже интересное сочинение В.И. Ленина «Развитие капитализма в России».) Да и в художественной литературе обозначенного периода вы найдёте много интересного и впечатляющего по интересующему вас предмету. Лев Николаевич Толстой («Воскресение»), Чехов («В овраге»), Бунин («Деревня»), Глеб Успенский, Гаршин, Андреев... Все, все. Останавливаю себя.

Так вот. Когда большинство европейских стран, уже оставив позади период «первоначального накопления капитала», встало на путь цивилизованного, демократического развития (именно так — демократического), Россия оставалась монархической страной без конституции, мы только начинали свой, русский капитализм, начинали после 1861 года.

Что? Вы спрашиваете почему? А потому, что только после отмены крепостного права мы расстались с рабством, отстав в этом от Европы на триста — сто лет, смотря с какой страной сравнивать. И такова историческая русская судьба.

Так что всё это — варварская эксплуатация человека человеком, десяти-двенадцатичасовой рабочий день, нищенская зарплата, обсчёты, штрафы, обман, рабочие бараки, в которых каждая семья «живёт» за перегородкой из мешковины в полной антисанитарии; никакой медицинской службы, невежество, пьянство, подавление любого протеста силой — полицией, армией, казаками, никакой защиты в судах, нет профсоюзов (они появятся только после 1907 года), позорная «черта оседлости» для еврейского населения, введённая, между прочим, ещё Екатериной Второй и вполне устраивавшая российскую верховную власть при последнем русском императоре, и, как кульминация «капиталистического развития» нашего отечества — 9 января 1905 года, Кровавое воскресенье, расстрел мирной рабочей демонстрации, идущей за правдой и защитой к своему батюшке-царю, трупы рабочих, женщин, стариков, детей на мостовых Петербурга... — всё это было на самом деле, а не выдумано советскими историками. Всё это было русской реальностью в ту пору, когда Григорий Каминский вступил на свой трагический путь революционной борьбы.

Фу... Оказывается, уже без пятнадцати минут десять. Скоро, в двадцать два часа, из Богоявленского кафедрального собора Москвы начнётся трансляция торжественной службы. Надо включать телевизор.

За окном темно, снегопад прекратился, спал мороз. Часа три назад выходил на улицу — тихо, бело, светятся окна домов, за многими — разноцветные огоньки на ёлках. На душе праздник. Неужели Божеское благословение возвращается на русскую землю? Возвращается, возвращается! Провидением мне послано дожить до этого. Спасибо!

Так. Кнопа сидит на телевизоре. Это её излюбленное место. И поза — статуэтка, изваяние, напоминающее древнего сфинкса. Замерев, моя любимая кошка может сидеть часами, глядя в окно. Днём она наблюдает за птицами — голубями, воронами, синичками и воробьями, которые прилетают на наш балкон подкормиться чем Бог послал. Кнопа понимает, что поймать птиц у неё сейчас нет никакой возможности, и только чёрные треугольные зрачки в молочно-кофейной оправе то расширяются, то сужаются, выдавая её эмоции. А вечером она сидит в той же позе и опять смотрит в окно, теперь тёмное, и мне чудится, что кошачий взгляд устремлён в неведомую тысячелетнюю египетскую даль.