Евгений Салиас - Ширь и мах (Миллион)

В зале наступила опять тишина и молчание. Зубов стоял румяный и смущенный, но вдруг вымолвил:

– Я не верю. Извините… Пускай княжна, запертая у вас, сама придет сюда и сама все это скажет. Я поверю!

– Брусков! – крикнул князь.

– Чего изволите? – отозвался тот за его спиной.

– Позови, поди, сюда прелестницу персидскую, которая вместо одного многих обморочила и в шуты вырядила. Пускай сама явится.

Офицер кинулся в кабинет, и с этой минуты все взоры приковались к дубовым дверям.

– Да-с, – продолжал князь. – Я этого, конечно, всего предвидеть не мог… Я хотел пошутить только над самозванцем маркизом. А потрафилось не то. Один скоморох – правду сказать, шельма и бестия – весь город одурачил…

– Но кто же тогда эта… девушка… Ваша крепостная?.. – вымолвил Зубов, уже окончательно смущенный.

– А вот извольте спросить сами! – любезно отозвался князь, указывая на отворяющиеся двери…

На пороге показалась маленькая фигурка в светло-голубом платье с вырезным лифом и матово-серым вуалем на голове.

– Княжна Эмете!.. Пожалуйте! – сказал Потемкин.

Красивая фигурка приблизилась.

– Это ли княжна, господин Зубов?

– Это. Да… – пробурчал молодой человек.

– Ну, винися… Шельма! – рассмеялся князь… – Буде скоморошествовать-то. Довольно у тебя ручки-то лизали разные старые и молодые! Иди-ка на расправу… Говори… Княжна ты или нет… Персидская?..

– Нет, ваша светлость! – вымолвила фигурка, косясь на толпу с румяным от смущения лицом…

– Верите ли вы, господин Зубов… – обернулся князь.

Зубов стоял уже не смущенный и насмешливо улыбался.

– Если она, эта девушка, сама говорит, что она не княжна, – отозвался он умышленно развязно, – то, конечно, я должен верить… Но, извините, я не понимаю главного.

– Чего же?

– Остроты, князь. Остроты во всей вашей шутке. Разума и цели в машкераде.

– Как тоись?..

– В чем же ваша проучка самозванца маркиза или шутка над всеми… Выдать прелестную девочку за княжну персидскую и дать влюбиться музыканту, чтобы потом ее у него отнять. Ему больно. Да. Но извините… – надменно смеясь, выговорил Зубов, обращаясь как бы ко всем.– Peu de seul, [33]как говорят французы.

– А я так боюсь, Платон Александрыч, что я пересолил…

– Мало потому, что если это не княжна, то, во всяком случае, прелестная девушка, умная!

– Да, но в этаких на святках не влюбляются, а тут многие врезались, руки целовали и, более того, обнимали да чмокали… Ну, буде… Конец машкераду! Княжна… Шельма! Раздевайся!..

Раздалось несколько восклицаний, так как на глазах у всех маленькая фигурка начала послушно и быстро расстегивать лиф платья.

– Что вы делаете, князь! – прошептал в изумлении и негодовании Зубов.

– Хочу вам в его настоящем виде калмычка показать…

– Калмычка?

– Кал-мы-чка!.. – протянул князь. – Пока так…

Маленькое существо быстро побросало уже на пол всю свою одежду и вуаль, и, когда платье съехало на пол, вышел из круга складок в красной куртке и шальварах прелестный мальчик, но при этом, уже и сам невольно смеясь, застегнул ворот на голой груди, которая была открыта под вырезом женского платья. В зале пошел гул сотни голосов.

– Честь имею представить! – сказал князь, обращаясь ко всем. – Калмык, по имени – Саркиз. Зацеловали беднягу. Да чуть было не обвенчали и храм христианский не опоганили. Спасибо моим молодцам, что вовремя Саркизку арестовали… А вам, Платон Александрович, спасибо за добровольное участие в машкераде. С вами веселее вышло. Честь имею кланяться…

– Слышали о потемкинской мороке?

– Слышал, да в толк не возьму.

– Чудеса в решете. Ну и афронт для всех тоже не последний!..

– Калмык. Простой, тоись, калмык, сказывают?

– Калмык – Саркизом звать. Настоящий. Из Астрахани! Привезен был нарочито для машкерада этого и мороки. Выбирали по всем базарам самого красивого, какой найдется. Ну и нашли! Сей чудодей захочет птичьего молока и сухой воды – ему достанут…

– Слышали? Персияне-то наемные были из Москвы и тоже обморочены были. Им сказали, что свита принцессы в дороге застряла, а их на время берут. Они сами почитали ее… Тьфу! Его почитали за княжну персидскую. Ну и служили верой и правдой. Только дивились, что княжна по-ихнему ни бельмеса не знает. Да жалованье хорошее мешало им очень-то дивиться да ахать и болтать. А две бабы-то, сказывают, и вовсе русские были. За то они обе и молчали завсегда…

– Послушайте. Что же это?! Калмык-то князев?!