Сергей Алексеев - Жизнь и смерть Гришатки Соколова

Девочка не удивилась.

Гришатка повторил все снова.

И опять Галию это не поразило.

Огорчился Гришатка, думает, чем бы еще похвастать. Вспомнил про шапку. Теперь она не спадет ему на глаза. Ушила ее Ненила. Снял мальчик шапку, крутит в руках, начинает объяснять Галие, что это шапка не простая - с царской она головы, а он, Гришатка, заслужил ее за меткую стрельбу из ружей. Гришатка ого-го какой целкий!

– Пах, пах! - объясняет мальчик. - Фу ты, какая бестолковая. Пах, пах! - вскидывает он руки на манер словно стреляет.

Но вот девочка закивала головой, побежала в дом, через минуту вернулась - в руках дробовое ружье.

– Ну, поняла наконец-то.

Протянула Галия Гришатке ружье - хотел же, так стрельни.

– Куда бы стрельнуть? - рассуждает Гришатка.

А Галия схватила с его головы шапку и подбросила вверх. Вскинул Гришатка ружье - бах! Мимо.

– Тьфу ты!

Тогда ружье взяла Галия.

"Ах, так! - думает Гришатка. - Ну на - промахнись и ты". Подбросил он шапку высоко-высоко. Ушла та в небо метров на двадцать. На секунду повисла. Растопырилась зонтом и снова к земле.

В это время раздался выстрел.

Не задела дробь мерлушковые бока, не затронула - угодила в самый малиновый верх. Вышибла. Только его и видели.

– О-ох! - вырвался вздох у Гришатки.

На следующий день с рассветом отряд Хлопуши покинул сельцо Иргизлу. Едет Гришатка, голове холодно. Прикрывает он темя рукой, сокрушается:

– Эх, эх, и чего хвастал! Чего не сдержался. Царскую шапку испортил. Ну и девчонка!

Гришаткину беду первым заметил дядя Митяй:

– Э, чего там у тебя? Чего руку-то тянешь и тянешь?

Подъехал Хлопуша. Всплеснул руками:

– Дитятко, да где это ты?! Где же верх твой малиновый?

Гришатка молчал, не признавался. Однако потом рассказал.

– Ах она такая, разэтакая! - гудел великан. - Да как она посмела забижать государева человека? Ах, ах! Ну, мы ей покажем!

– Да я сам виноват, - пытался защитить Галию Гришатка.

Однако Хлопуша не слушал его.

– То-то я смотрю: глаза у нее так и бегают, так и бегают. Да ты не горюй, Гришатка. Мы тебе на шапку новый поставим верх. Еще лучше будет. Желаешь - атласный. Желаешь - парчовый. Хочешь, садись верхом на коня, неожиданно предложил Хлопуша.

Поменялись они местами. Рад Гришатка до смерти. Вот научится ездить верхом - берегись, Галия!

В отличие от Хлопуши, дядя Митяй оказался на редкость сварлив. То ему сено в санках плохо подмощено, то кони тихо бегут, то Гришатка все время вертится.

– Неспокойный я очень, - сознавался дядя Митяй. - Душа у меня в раздражении. А почему? Жизнь извела, Гришатка.

Дядя Митяй хотя ростом и мал и с виду хил, зато по рукам сразу видать - человек рабочий. Руки у него широкие, совками, цепкие. И аппетит хороший. На первой же остановке умял целую баранью ногу и не крякнул. Куда только лезет?

– Наголодались мы на заводах, - смущаясь, объяснял дядя Митяй.

На восьмой день к вечеру, проехав с начала пути без малого триста верст, путники приблизились к поселку Авзяну.

– Тут он и будет, Петровский, рода Демидовых, наш, стало быть, завод, - сообщил дядя Митяй.

За эти дни отряд Хлопуши вырос до ста пятидесяти человек. То в степи к нему примкнуло сорок человек конных башкир, то, откуда ни возьмись, появилась целая толпа безоружных крестьян, потом в лесу, уже почти у самого Авзяна, присоединилось человек пятьдесят углежогов.

– Постой с людишками тут, - предложил дядя Митяй Хлопуше. - Заночуй. А я вмиг слетаю в Авзян, упредить надобно.

Утром дядя Митяй вернулся.

– Сполнено, - заявил он Хлопуше. - И пушки есть, и мортиры - целых три штуки, и ядра в большом количестве. И людишки работящие нас ждут. Вот так-то.

– Благодарствую, - произнес Хлопуша.

Заводской люд встретил Хлопушу торжественно. И не только потому, что он был посланцем самого царя императора, но и потому, что сам Хлопуша произвел на всех огромное впечатление.

– Ух, батюшка, да и ты-то порченый! - кричали люди, завидя безносое лицо Соколова. - Видать, и тебе не сладко пришлось в жизни.

– Не сладко, не сладко, работнички, - отвечал Хлопуша. - Да что было - прошло, миновало. Нынче все круто в другую сторону. Царь Петр Федорович, долгие лета ему, нынче всех нас, сирых и битых, великий заступник. Ура царю-батюшке!

– Ура! - кричали работники.

Собралось их на заводской площади тысячи две. Изможденные, лица в дыму и копоти. Одежонка - рвань. Стоят, смотрят воспаленными глазами на огромную фигуру Хлопуши, ловят каждое слово.