Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Всё верно речёшь, милый, только ничего с собой поделать не могу, боюсь, и всё.

Ольг некоторое время молчал. Уже открыл было уста, чтобы возразить и уговорить любимую женщину быть с ним рядом, но отчего-то вспомнился вдруг греческий охоронец, который крепко полюбил киянку с Подола, а потом погиб от рук своих же воинов. Вспомнил, как мается без Рарога Ефанда. Ещё подумалось Ольгу, что сам он порой тяготится княжеским положением и всё чаще грезит о стезе волховской. А ведь кружева, что творит Снежана, – это и есть настоящее волхвование, незримым чином связанное со всем окружающим миром. Здесь она плетёт судьбу и свою, и его, и северянскую, и часть общего кружева Руси выплетает. В тереме же станет делить с ним все заботы и трудности княжеской жизни, тогда уж в самом деле будет не до чудесного плетения кружев Мокоши.

– Ты моя Берегиня, – успокаивающе молвил он, целуя пальцы любимой. – Раньше меня только сестра берегла в боях да походах, а теперь и ты нити судьбы моей плетёшь, так сплети так, чтоб мы с тобою были вместе и жили долго и счастливо…

– Счастье – оно, кречет мой, рука об руку с горем и потерями ходит, неразлучны они. Замысловато переплетает нити Мокошь, порой благодаря горю счастье появляется, а порой наоборот, мудрое у неё плетение.

– Ну и добро, что мудрое, так жить веселее, знать, и от нас чего-то в том плетении зависит, чего же печалиться и бояться, давай лепше вместе плести будем, коль Мокошь твоя нас узелком связала. Я вот как-то к сестре зашёл в её горенку, она страсть любит повыше в тереме забраться, а она сидит за столом, глядит на твой плат и плачет.

– Она там своё узрела – радостное ли, печальное, но своё, вот и всплакнула. Мы, жёны, так устроены, что и в радости, и в горе плачем, – не отрываясь от любимого, отвечала Снежана, блестя влажными и глубокими, как родники, очами.

Опять всю осень и зиму провёл Игорь в Северной Словении. Кроме сбора дани поручил ему дядька Ольг вникать во все новгородско-словенские дела, чтобы доложить ему потом, что на его, Игоря, свежий взгляд, там надобно сделать, кого из тиунов поменять или приструнить, чтоб ещё надёжнее стал самый северный кордон княжества.

– Те места ведь не только наша родина, но и корни крепкие всей Руси, – напутствовал на прощание дядька.

В Нов-граде все начальники – тиун, воевода, казначей и прочие уже привычно отчитались перед молодым князем по всем вопросам, как того требовало указание Ольга.

Новгородский купец Сивер, добрый друг дядьки Ольга и первый помощник по сбору дани, был человеком лёгкого нрава, всегда находил о чём поговорить в дальней дороге.

– Давай, княже, отправимся, как всегда, сначала на заход, в Плесков, Изборск, у чуди и води дань соберём, свезём в Новую Ладогу. От Ладоги пойдём на восход, до Бел-озера, пока реки не стали. А зимой, как прочно схватятся льдом все реки и болота, станем брать дань с тех мест, куда до морозов никак не добраться, – от мери и муромы. И тогда уже воротимся в Нов-град. А как реки по весне вскроются, так со всей богатой данью водным путём в Киев и предстоит тебе воротиться. По пути в Полоцк зайти, там к сему часу дань уже готова должна быть, и в Смоленск, а потом Днепром уже можно прямо домой, – предложил Сивер, как бы советуясь, и Игорь согласился с ним.

Они с Сивером и воинами дружины двигались в Изборск. Могучие дубравы, сменившие не менее величественные древние сосны, настраивали на природную мощь и силу Земли-матери. Воздух был полон криками всполошённых конниками птиц, рыжехвостыми молниями то и дело проносились с ветви на ветвь любопытные мыси-выверицы. Обильная осенняя влага наполняла предвечерний воздух.

По заведённому князем Олегом правилу, в пути без особой надобности спутники и охоронцы не называли Игоря князем, особенно при посторонних, но все его повеления выполняли быстро и точно.

– Скоро будем у моего знакомца, там и переночуем, квас у него знатный, мёд-то особенный, наш, северный, такого нигде нет более, – молвил Сивер, глядя на порядком уставших от долгого движения по сырому лесу всадников.

Уже почти смеркалось, когда усталые путники наконец достигли малой веси, стоящей на берегу реки. Река Великая тут спокойно перекатывала по голышам свои прозрачные воды, но уже где-то совсем недалеко с шумом низвергалась с каменных обрывов на тех самых Выбутовских порогах, где днём и ночью шла непрекращающаяся битва воды с многочисленными валунами и скалами, которые неожиданно выныривали, или, по-словенски, выдыбали, на её пути.