Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– А ты, боярин, видать, не прост, коли так знаки читать умеешь…

– Для какой красавицы сие изделие? – спросил вместо ответа князь, ничуть не обращая внимания на то, что жена назвала его боярином. В дороге при посторонних никто из ближников не называл его князем. Чаще боярином или темником.

– Я на заказ не делаю, а только что Матерь-Мокоша укажет, – ответила мастерица.

– Коли так, то сие волшебство я у тебя куплю, когда готово будет. Отдашь? – спросил гость.

Жена глянула на свою работу, потом поглядела куда-то в тёмный угол дома и ответила:

– Как Мокоша с помощницами управят, а наперёд загадывать я не могу. Мало ли как нити свяжутся, могут и не связаться вовсе. Так что не обессудь, боярин.

И деревянные коклюшки опять ожили от прикосновений ловких перстов.

Постояв ещё немного, Ольг отыскал свои сапоги, вышел на улицу и с удивлением увидел, что дождя более нет, а над ним сияет чистое звёздное небо, будто тонкий узор с жемчужинами, только что вытканный мастерицей. В воздухе чувствовался первый заморозок.

Когда же поутру собрались двинуться в путь, то обнаружили, что весь, приютившая их, находится почти на дороге из Чернигова в Киев. А ещё более удивило то, что река Десна, которую они так и не смогли найти в сырой и дождливой ночи, оказалась тут же, с другой стороны этой самой дороги, всего в шагах двухстах от неё.

– Да-а, дела! – воскликнул озадаченный Руяр, виновато оглядываясь на князя. – Никак Леший попутал, сам понять не могу, как вышло-то? – оправдывался Свентовидов воин.

Князь же думал о своём и, похоже, совсем не был расстроен проказами Лешего.

Приняв повод от стременного, он поклонился вышедшей проводить их хозяйке.

– Дякуем красно, хозяюшка. А печь твою и вправду добрый мастер ладил, сладко спится на ней и силы прибывает. Лада тебе в дом и мира, пусть разор и беды мимо проходят да в дверь не заходят. – И Ольг, неожиданно ловко для его могучего тела, взлетел в седло.

– Да и вам, воины славные, благодарность великая, вон как споро мужа помогли в кои веки хорошо попарить, аж светится, да ложе подправили, да дров напилили, мне-то одной сие ох как тяжко делать, – радостно молвила жена.

– То, хозяюшка, наш долг воинский, позаботиться о собрате своём, рану в сече получившем, – прогудел сотник Руяр.

– Дороги вам лёгкой и доли доброй! Храни вас Даждьбог с Мокошью! – И северянка долго стояла на дороге, провожая воинов, пока они не исчезли из вида.

Обратную дорогу, гулкую от прикосновения к земле холодных перстов самого Велеса, князь помнил урывками, потому что хоть и удалялся от землянки кружевницы, да продолжал вести с ней незримую беседу. Со своими шустрыми коклюшками она представала перед его внутренним взором как одна из помощниц самой Мокоши, прядущей нить человеческих судеб, как Берегиня всего северянского рода-племени. Как знак любви и верности своему изувеченному мужу, хранительница домашнего тепла, которая словно ждала их в затерявшейся средь лесов веси со своей обожжённой до звона глиняной печью, чтобы накормить и обогреть. Он не думал о ней как о жене, не помнил, красна ли она ликом, а просто беседовал по душам и понимал, что она платит ему тем же. Беседа их прервалась, только когда отряд въехал в пределы киевских пригородов и потянулись знакомые поля, пустыри, дворы и амбары.

Уже возвращаясь в свою светлицу, князь вдруг вспомнил, что даже не знает, как зовут мастерицу.

– Негоже, вот что значит, коли сто лет с жёнами дел не имел, даже имя спросить забыл, – ругнул себя Ольг.

В Киеве привычным валом накатили княжеские заботы, но нет-нет да вспоминал Ольг удивительную жену, что волхвует по ночам над своими оживающими коклюшками. Особенно образ её являлся по ночам, когда не спалось и никто не мешал своим присутствием и вопросами. А может, это кружевница садилась в ночи за своё волхвование и тоже вспоминала «боярина»?

Дел в разрастающемся княжестве было невпроворот. Желая раздвинуть полуденные кордоны, Ольг неожиданно встретился с упорным сопротивлением тиверцев и уличей.

Следующей осенью князь вновь обратил свой взор на полуночный восход.

– Идём к радимичам и вятичам, – повелел он. – Нужно договориться с ними. Пусть меха и серебро северное потечёт в киевскую казну, а не служит усилению Хазарского каганата.

К остановившейся у града Добрянска княжеской дружине прибыли посланцы радимичей: осанистый седовласый боярин и крепкий молчаливый темник годов сорока.

– Поразмышляли мы, князь Киевский, над твоим предложением, не скроем, к северянам, соседям нашим, ещё летом наведались, – степенно рёк пожилой боярин. – Дело-то важное, потому крепко должно быть обдумано, сам разумеешь.