Георгий Марков - Строговы

– Захарыч, действуем?

– Выходит, везет нам нынче, – ответил Матвей, не оборачиваясь, и закричал так, чтобы слышали его другие надзиратели: – Дружней, дружней, ребята!

Арестанты торопливо заработали лопатами, короба быстро наполнились снегом. Беляев сказал:

– Сейчас не поспеть. Вернетесь – буду наготове.

Выплюнув окурок, Матвей полуобернулся к Беляеву и опустил глаза.

– На серого старайся попасть. Короб глубже. За часовыми на вышке следите. Оттуда все видно, – тихо проговорил он и отошел в сторону, чувствуя, как дрожь начинает охватывать все его тело.

Через несколько минут сани с наполненными снегом коробами потянулись к воротам. На двух из них, стоя на задках и держа в руках вожжи, ехали Матвей и Антон Топилкин.

С отвала вернулись через полчаса.

С первого взгляда Матвей заметил во дворе перемены. Заключенные одиночных камер, работавшие ранее почти по всему двору, стянулись теперь в одно место.

– Давай сюда короба! – закричали они, когда надзиратели въехали во двор.

Догадываясь, что все это проделывается не зря, Антон Топилкин выскочил из короба и подошел к дежурному надзирателю Митрохину.

– Покурим, что ль, Ефим Иваныч! – крикнул он шутливо еще издали. – А то дремлется что-то.

– Табачок если есть, пошто не покурить? – ответил дежурный.

Антон отошел немного от арестантов, вытащил из кармана кисет. Другие надзиратели потянулись за ним. Дорогой Антон успел перекинуться несколькими словами с Матвеем и теперь особенно охотно угощал сослуживцев табаком.

Матвей подошел к закуривающим последним.

– Ну, кто тут у вас табачком угощает? – смеясь, спросил он.

– А ты, я смотрю, целкий парень на чужие кисеты, – сказал Антон, и надзиратели рассмеялись.

В этот момент Беляева втолкнули в короб и засыпали снегом.

Матвей не видел, как проделали это, но знал, что Беляев уже в коробе, и посочувствовал ему:

«Озябнет в снегу, холодище-то какой».

Надзиратели подошли к своим лошадям, встали на задки саней, и двор опять наполнился визгом полозьев и хрустом снега.

Впереди ехал надзиратель Подковыкин, за ним Антон Топилкин, позади них – Матвей. Пока все шло хорошо.

Выехали за ворота тюрьмы. Приотстав немного, Матвей, нагнувшись к коробу, тихо спросил:

– Жив, Тарас Семеныч?

– Чуть дышу.

– Зябко?

– Не жарко.

– Ты в бушлате?

– Машинист свой плащ дал, сверху бушлата натянул.

Через минуту из короба снова раздался голос Беляева:

– В случае чего, Захарыч, отказывайся. Тверди одно: знать ничего не знаю. Подсунули, мол, и все.

Матвею захотелось подбодрить Беляева, и он сказал:

– Ничего, Тарас Семеныч, пройдет!

Он помолчал и, чувствуя, что расставание с Беляевым наполняет его сердце тоской, проговорил с волнением:

– Если, Тарас Семеныч, на воле туго придется, знай, что всегда помогу. Война кончится – на пасеку уйду, в тайгу. Приезжай – рад буду, – и закончил мечтательно: – А если новая жизнь подоспеет, обязательно приезжай, – на Юксу отправимся, всю тайгу облазим.

Слова Матвея, видимо, глубоко тронули Беляева. Он откашлялся и проговорил отрывисто:

– Такое не забывается! Спасибо за все тебе, друг.

Подъехали к крутому берегу.

По предположениям Матвея, на отвале не должно было возникнуть никаких затруднений. Надзиратель, ехавший первым, освободил свой короб и отвел лошадей от места свалки. Матвей проговорил так, чтобы слышал Беляев:

– Повалился снежок под кручу в самую речку!

По голосу Матвея Беляев понял, конечно, что все идет хорошо.

Но вот Подковыкин, оставив свою лошадь, вернулся на отвал и молча, с хмурым выражением лица стал смотреть на заречную сторону.

Антон подмигнул Матвею. Но тот и без того видел, что происходит. Положиться на сочувствие этого надзирателя было невозможно, он не упустил бы случая выслужиться перед начальством.

Матвея бросило в жар. Мозг его лихорадочно работал. Антон, занятый той же мыслью, что и Матвей, медленно подвел лошадь к отвалу и, кряхтя, стал лопатой выбрасывать снег из короба. Но он, так же как и Матвей, понимал, что тянуть долго невыгодно: к отвалу мог подойти из тюрьмы новый обоз.

Не раздумывая больше, Матвей спрыгнул в снег и направился к Подковыкину. Проходя мимо Топилкина, сказал:

– Ты, Антоха, по дружбе, может, и мой короб опростаешь? А мы с Подковыкиным покурим пока.

– Ловкий ты парень, Матюха! Все норовишь чужими руками работать, – бросил Антон ему вслед и скорчил одну из тех гримас, которыми так смешил народ.