Георгий Марков - Строговы

Выражение глаз мужика не понравилось ему: «Как бы не влопаться», – мелькнуло у него в уме, и он решил разговор прекратить.

Угостив еще раз седого мужика табаком из своего кисета и поблагодарив за то, что он немного подвез его, дед Фишка соскочил с телеги.

Впереди сквозь оголившийся лес уже проглядывали дымившиеся бани, ветхие изгороди и овины. Появляться сейчас в селе деду Фишке не хотелось. Переночевать он собирался на постоялом дворе, а туда удобнее всего было прийти позднее, в потемках, когда соберется побольше постояльцев.

Дед Фишка огляделся, выбрал подсохшую полянку и сел отдохнуть. Привалился спиной к толстой березе, задремал.

Когда очнулся, уже смеркалось. Он поднялся и, посвежевший после отдыха, бодро зашагал в село.

Постоялый двор стоял на церковной площади, и найти его было легко по висевшей над воротами дуге и длинному шесту с привязанным к нему клочком сена.

Присматриваясь в сумраке к надворным постройкам, старик настороженно вошел в просторную избу. В ней было совсем пусто. Дед Фишка понял, что его расчеты встретить здесь мужиков из разных деревень провалились. Вскоре в избу вошла хозяйка и, не без удивления посмотрев на старика, охотно заговорила с ним.

– Что ты, милый, какие теперь постояльцы! – воскликнула она, когда дед Фишка спросил ее, почему пусто в избе. – За всю осень ты первый гость у нас. Откуда? Далеко ли путь держишь?

Дед Фишка не ожидал, что дело сложится таким образом, и решил выдать себя за пимоката, идущего в Жирово на работу.

Хозяйка постоялого двора была не прочь и дальше вести расспросы, но это не сулило деду Фишке ничего хорошего, и он поспешил заговорить о погоде, об урожае и прочих посторонних вещах.

Выбрав удобный момент, он сказал:

– Устал я, хозяюшка, с дороги-то. Прилечь охота.

– Приляг, милый, приляг, я тебе сейчас соломки принесу, – сказала хозяйка и вышла.

Но когда она вернулась с охапкой соломы, дед Фишка уже спал, растянувшись на голой лавке. Неудобства никогда не огорчали старого охотника. «Не первая волку зима», – говорил он в таких случаях.

Утром, позавтракав и расплатившись с хозяйкой, дед Фишка пошел в церковь.

Гудел большой колокол, к церкви со всех сторон тянулись люди. Шли из других деревень: с котомками, в загрязненной обуви. Правда, народ был не тот, который требовался деду Фишке, все больше старухи, но в такое время и старух нельзя было сбрасывать со счета. «Эти еще скорее по народу клич разнесут», – думал дед Фишка, входя в церковь.

Всю заутреню он простоял молча, присматриваясь к людям и примечая тех, которые своим внешним видом внушали ему доверие.

В перерыве между заутреней и обедней дед Фишка на улице подошел к одному старику, опиравшемуся на суковатый еловый посох, и разговорился с ним.

Старик оказался из Ежихи и откровенно рассказал деду Фишке все, о чем тот спрашивал.

Человек он был, по всей видимости, простодушный, чистосердечный и настолько доверчиво отнесся к новому знакомству, что под конец рассказал и о своем сыне.

Сын старика воевал на стороне красных и еще в начале революции переслал наказ отцу крепче держаться за справедливую Советскую власть.

Подозревать старика в неискренности у деда Фишки не было никаких оснований, и он, в свою очередь, не стал таиться перед ним и сообщил о цели своего прихода в Сергево.

– Ладно, я шепну своим мужикам, – проговорил старик, когда дед Фишка сказал ему, что партизанский отряд приглашает к себе всех, не желающих покориться белым.

Под гудящий звон большого колокола старики вошли в церковь. Народу теперь заметно прибавилось. Дед Фишка с порога окинул взглядом людей и, купив у церковного старосты трехкопеечную просфору и свечку, стал пробиваться к правому клиросу, где дьячок принимал просфоры и писал поминальные записки. У клироса перед иконой Спаса стоял знакомый мужик с Ломовицких хуторов, выделявшийся своим высоким ростом.

Дед Фишка прикоснулся пальцами к плечу мужика и шепотом попросил:

– Землячок, поставь-ка мою свечку.

Мужик оглянулся и, улыбаясь, сказал вполголоса:

– А, это вон кто! Помнишь, вместе на мельнице были?

Дед Фишка ответил горячо:

– Как же! Только забыл вот, как зовут тебя.

– Осипом кличут.

– Как живется, Осип?

– Да живем понемногу. Крестить вот сына опять приехал.

– Сын в доме не убыток.

– Да ведь он девятый у меня. Старшие два по людям уже ходят, сами себе кусок хлеба добывают.

– Ну, и этого выходишь – человеком будет. Как ноне у вас народишко-то на хуторах поживает?