Георгий Марков - Строговы

Евдоким Юткин с Демьяном Штычковым, как и в японскую войну, развернулись вовсю. Они направо и налево раздавали задатки – под обработки, под землю, под скот, и солдатки еще в первый год войны охотно шли наниматься к ним даже на шишкобой. Теперь богачам и совсем некого и нечего было опасаться.

Матвей тяжело переживал бесславный конец борьбы волченорцев за кедровник, за землю и справедливость, но изменить ничего не мог. Одноногий инвалид Мартын Горбачев, умирающий Иван Топилкин да Устинья Пьянкова и с ней три-четыре еще не сдавшиеся на милость «благодетелей» солдатки – вот и все, что противостояло на его стороне могуществу Юткиных и Штычковых, ставших на селе полными хозяевами.

Во время весенней пахоты Строговых постигло большое несчастье. Заезженная, забитая тяжелой работой, пала в упряжке старая кобыла Рыжуха. Это было несчастье не для одних Строговых. Весной в дни сева, и осенью, в уборку, Рыжуха выручала многих безлошадных соседей Матвея.

Дед Фишка с Артемом распрягли мертвую лошадь, зарыли ее у дороги в глубокую яму, а сбрую положили в телегу и, впрягшись в нее, притащили и поставили под навес. Анна, обняв хомут и причитая, долго плакала по Рыжухе.

Матвей и Артем отправились было батрачить на хутора к эстонцам. Но война и там сделала свое дело. Посевы сокращались, а батраков на лето нахлынуло больше, чем требовалось. Матвей с Артемом вернулись ни с чем.

И тогда у Матвея возникла мысль о городе. По слухам, доходившим до Волчьих Нор, работу в городе можно было найти быстро. Матвей хотел взять с собой и Артема, но Анна этому воспротивилась.

– Нет, не пущу Артема, – решительно заявила она. – Пусть погуляет напоследок. Недолго уж…

Она тяжело вздохнула и, помолчав, предложила:

– Возьми лучше Максимку. В пастухи его отдавать неохота. В городе, может, какому-нибудь ремеслу научится.

Максимка, не ожидавший столь заманчивых перемен в своей жизни, просиял. Не зная еще, серьезно говорит мать или шутит, он сидел с блестящими от волнения глазами и слушал, что говорят старшие. Когда же согласился и отец, Максимка стал уверять всех, что в городе он обязательно узнает, как находить золото в тайге. Дед Фишка с грустной улыбкой посмотрел в сияющее лицо мальчугана и подумал: «Эх, нужда горькая! Какое уж там золото, какая тайга!»

Старику казалось, что рушится весь мир, которым он жил столько лет. Ему было вдвойне тяжко расставаться с Матвеем и Максимкой, но возражать он не стал.

Через неделю Строговы всей семьей провожали Матвея и Максимку в путь. Больше всего Матвей боялся слез жены. Но на этот раз обошлось без них. Попрощавшись с Матвеем, Анна обняла сына.

– Вот и разлетаются птенчики из моего гнездышка, – сказала она и, вздохнув, добавила: – Чему, видно, быть, того не миновать, Иди, сынок!

Дед Фишка и Артем прощально замахали картузами.

Устроиться на работу оказалось не просто. По целым дням Матвей с Максимкой бродили по городу, внимательно прочитывая объявления на столбах и заборах. Объявлений было много, но почти все на один лад: «Срочно продается одноэтажный дом из двух комнат», «Хорошая мужская шуба продается недорого», «Продам лодку с мотором. Дешево! Спешите». Все что-нибудь продавали. Немало встречалось и таких объявлений: «Самостоятельная женщина, вдова погибшего на войне за веру, царя и отечество, ищет место горничной или кухарки».

Матвей пробовал ходить по многочисленным мастерским. Там его выслушивали, пожимали плечами, говорили:

– Что вы, какая работа! Закрываемся.

Правда, Максимку легко было устроить мальчиком в трактир или магазин. Но этого Матвей не хотел.

«Надо, чтобы парень делу какому-нибудь выучился, – думал он, – а там, кроме холуйства, ничему не научится».

Ночевал Матвей с сыном на постоялом дворе. Запасы хлеба, принесенные из дому, подходили к концу, на исходе были и деньги. Пришлось вспомнить о Власе.

Вечером, забрав с постоялого двора свои котомки, Матвей с Максимом отправились на окраину города. Накрапывал дождик. Глухие немощеные улицы опустели. На углах тускло маячили керосиновые фонари.

Матвей шел к брату и думал: «Иду будто к чужому». Возле знакомого дома остановился. Домишко еще больше осел, покосился. Крыльцо было разобрано, дверь в помещение, служившее когда-то лавкой, наглухо забита, от вывески осталось только два больших железных крюка. Убого выглядело жилье брата.

Зато на другой стороне улицы, на месте старой харчевни и бакалейной лавчонки, стоял большой двухэтажный дом. Во всю ширину дома над первым этажом тянулась вывеска с выпуклыми золотыми буквами: «Абдулла Абдурахманов и С-я. Бакалейно-гастрономический магазин». Матвей догадался: «Э, вон в чем дело! Победитель и побежденный».