Наступали последние минуты перед началом хлопотливого долгого дня. Разминаясь, комиссар вышел на крыльцо и с удовольствием зажмурился: свежее яркое солнце ударило в глаза. У колодца возился ординарец комбрига Черныш: убрал ведра и сырую попону, раскатал и застегнул рукава гимнастерки. Затем сходил за уздечкой и каким-то горловым коротким окриком позвал Орлика. Жеребец послушно двинулся к нему, как бы с одобрением кивая головой на каждом шагу. Комиссара всегда удивляло, что лошади в бригаде, все без исключения, покоряются угрюмому Чернышу с невероятной легкостью. Бойцы уверяли даже, что Черныш понимает лошадиный язык и разговаривает с ними.
Из блаженного состояния комиссара вывел командир четвертого эскадрона Владимир Чистяков. Смотреть на него — глаз отдыхает: чист, выбрит, подтянут. По примеру Котовского бригада приохотилась к ежедневной гимнастике и обливанию. Теперь не увидишь, чтобы кто-нибудь волочил ноги или плелся с согнутой спиной.
— Что Григорь Иваныч? — спросил эскадронный, кивком показывая на дом.
— Одевается. Проходи.
Придерживая шашку у ноги, Чистяков шагнул в темные сени и сдержанно кашлянул в кулак.
От молодцеватого командира эскадрона шибануло одеколоном, комиссар невольно оглянулся. Кажется, давно ли по неделям не слезали с седла и не разувались, а вот поди же: одеколон! Перемены в бригаде начались в нынешнюю зиму. Большие бои пришли к концу, эскадроны гоняли бандитов, несли охрану сахарных заводов, заготавливали топливо и занимались строем. Удивительная все же вещь — мирная жизнь! За несколько недель с людей слезла вся корка войны. Раньше, бывало, портянки так и сопреют на ногах, теперь же — постели, смена белья, бритье. Иной в первые дни едва не плакал, скобля себя бритвой по одичавшим шершавым щекам, но выхода не было: попробуй-ка показаться в строю невыбритым — сразу же к самому Котовскому. Или какой-нибудь непорядок в одежде.
— К комбригу шагом марш!
А там разговор короткий. Григорий Иванович проведет рукой по щеке подчиненного, проверяя, чисто ли выбрит.
— Ну хорошо, — скажет, — а чего это прореха на рукаве?
Боец покраснеет и вытянется еще старательней.
— Материальное снабжение отстает, товарищ командир бригады!
Неловкие оправдания выведут комбрига из себя.
— Смотри, я с тобой уже второй раз говорю. Надоело. На тебя народ на одного смотрит, а думает о нас о всех. Батька Козолуп какой-то, а не красноармеец. Стыдно! Иди и скажи своему эскадронному, чтобы в следующий раз тебя не ко мне присылал, а сразу в обоз. И — никаких!
Постепенно новый обиход вошел в привычку, и никто из кавалеристов уже не представлял себе жизни иначе.
Потом подошла пора свадеб. Началось с командиров эскадронов, и первым решился Владимир Чистяков. Он пришел к комбригу, стал навытяжку и, невыносимо покраснев, залепетал, что вот… намерен, так сказать… как бы это выразиться… Новость ударила по ушам штабных, как взрыв гранаты. За боями, за бесконечными переходами как-то само собой забылось, что существуют такие мирные счастливые события, как свадьба (а значит, и семья — жена, детишки). Все повскакали с мест и окружили жениха. От смущения Чистяков держался намеренно придурковато и на расспросы отвечал по уставу: так точно, никак нет. Котовский приказал оставить его в покое, обнял, поздравил и гулял у него на свадьбе. За Чистяковым — командир первого эскадрона Николай Скутельник, бывший батрак, не имевший в жизни ничего, кроме коня, шашки да пары запасных портянок. А дальше пошло как по накатанному. Оказывается, война, какой бы она ни была, никогда не длится вечно и, покуда люди, крутя над головами шашками, скакали в кавалерийские атаки или бегали, пригибаясь, под артиллерийскими обстрелами, жизнь тем временем текла своим чередом, и вот, едва все стихло, обнаружилось, что бойцы, уцелевшие от пуль и клинков, находятся как раз в возрасте женихов, а невесты… о, невест за эти пороховые годы выросло столько, что разбегались глаза. И мирная жизнь властно ворвалась в боевые порядки кавалерийской бригады.
Жена Владимира Чистякова завела дома строгости, и эскадронный, если у него вдруг зазудит между лопатками, в том месте, куда трудней всего достать рукой, теперь уже не чесался спиной о плетень или притолоку, подобно лошади. Нельзя. Николаю Скутельнику досталась жена, видимо, из бывших барынек, сдобная молодящаяся дама. Пока муж бывал на службе, она любила сидеть у окошка и чистить ногти, сонно поглядывая на улицу, на прохожих. Раньше Скутельник сморкался, приставив палец к ноздре, теперь же у него не переводились чистенькие носовые платки. В первый раз, увидев своего эскадронного сморкающимся в белоснежный платочек, бойцы охнули; они меньше удивились бы, покажи им зеленую лошадь. Командир эскадрона Колесниченко из полка Криворучко любил по вечерам сидеть с женой на скамеечке за воротами и петь песни; хорошо пели, заслушаешься. Иван Кириченко, тоже эскадронный, после ужина выходил на завалинку, босой, распояской, и, дожидаясь жену, лузгал семечки. Его жена пропадала в клубе, в самодеятельности, запятая во всех спектаклях подряд.
Читать дальше