Сергей Андреев-Кривич - Крестьянский сын Михайло Ломоносов

А ведь когда по весне узнал он от вернувшихся из Москвы рыбаков, что Михайло там, в Спасских школах, сделать всё было совсем просто. Заяви Василий Дорофеевич куда следует о том, какой паспорт у нового ученика и потребуй родительской волей возвращения сына, всё бы и решилось. Силой закона Михайлу Ломоносова водворили бы в Мишанинскую.

Не сделал этого Василий Дорофеевич.

Почему?

Кто ж его знает? Не могли этого до конца понять земляки Василия Ломоносова. Всё угрюмее и молчаливее становился он…

Да и в дому у него стало ещё более одиноко. В 1732 году, недолго проболев, умерла Ирина Семёновна. По третьему вдовству не женился уже больше Василий Дорофеевич.

Перед самой смертью, сидя около Ирины, у изголовья, сказала ей старинная её подруга Алёна: «Жить бы тебе, Ирина, молода ведь ещё». «Жить? — ответила умирающая. — Для каких таких великих дел? Метнуло меня из жизни, не при месте я. Ни чья беда, ни чья радость по мне, видать, не соскучится».

И хотя так же по весне из года в год уходила в море «Чайка» и всё так же исправно шло налаженное дело и достатка не убывало у сноровистого промышленника, но как-то равнодушнее стал он смотреть на деньги. Переберёт в руках выручку, подержит монеты на ладонях, а потом ссыплет их в окованный железом сундучок да долго на них и не взглянет.

Старался Василий Дорофеевич не быть на людях, одиноко думал свои думы. И, вернувшись по осени с моря, в стариковские бессонные ночи подолгу бродил по опустевшему гулкому дому.

Так шло время. Настал 1741 год. В этом году вернувшуюся с моря «Чайку» подвели к куростровскому берегу молчаливые спутники Василия Ломоносова. Хозяина на борту больше не было. То ли сердце не выдержало, то ли рука сдала — не выплыл по высокой волне сбитый за борт крутым валом старый помор Василий Ломоносов…

В июньский день 1741 года на всех парусах входило в Неву большое судно, пришедшее в Петербург из Германии.

К стоявшему на носу корабля и внимательно всматривавшемуся в открывающиеся берега человеку, одетому в зелёный суконный кафтан, подошел немецкий купец, впервые привезший в Петербург свой товар:

— Осмелюсь спросить у господина ученого…

Купец во всё время пути от Травемюнде с любопытством поглядывал на этого молодого человека, который подолгу разговаривал со спутниками по плаванию о горном деле, химии, математике, физике, беседовал о поэзии. В разговоре он часто употреблял латинские выражения, переходя временами на этот язык, некоторых авторов цитировал на память по-французски.

— Осмелюсь спросить…

Стоявший на носу человек с готовностью поклонился.

— Я впервые в России, в Петербурге, а господин учёный, как мне кажется, бывал уже здесь…

— Да. Случалось.

— Вот я и хотел спросить…

И немецкий купец стал обстоятельно расспрашивать своего собеседника о Петербурге.

Удовлетворив свое любопытство, он сказал:

— Господин так хорошо знает Россию…

— Я здесь родился. Я русский.

— Русский? — удивился немец. — И так хорошо говорите по-немецки?

— Я несколько лет прожил в Германии. И теперь возвращаюсь в Россию.

— В каких городах на моей родине, осмелюсь спросить, господин учёный жил?

— В Марбурге и Фрейберге. Бывал и в других городах.

— А, Марбург. Там находится наш знаменитый университет.

— Вот я в нём и занимался науками.

— А-а-а… — с уважением протянул немец. — А в России господин учёный также будет предаваться наукам?

— Да. Это моё дело.

— Где же, господин учёный?

— В Академии наук.

— В России есть Академия наук?

— Есть.

Немецкий купец почтительно наклонил голову. Глядя на кружевной воротник своего нового знакомца, он сказал:

— Науками имеют удовольствие заниматься те, кто принадлежит к благородному сословию…

— Я крестьянин.

Приятно осклабясь, немец поклонился и, поблагодарив за беседу, очень довольный отошёл в сторонку.

«Этот молодой учёный — большой шутник», — подумал немецкий коммерсант, бросив со стороны взгляд на молодого человека в зелёном кафтане, задумчиво смотревшего на берег.

Корабль идёт против упорного невского течения. Скоро он подойдёт к пристани. Михайло Ломоносов вновь ступит на родную землю. Годы учения кончились. Ждёт работа.

Славяно-греко-латинская академия в Москве, затем пребывание в Петербурге, а потом отъезд в Германию вместе с двумя другими российскими студентами Виноградовым и Рейзером, посланными за море совершенствоваться в науках. Десять с лишним лет, а теперь всё это — один день, быстрые рубежи времени, разделившие прошлое.