Владимир Рынкевич - Наука умирать

В строю смеялись — знают.

— Я её не потерял и буду ею пользоваться. Я знаю, что в минувший тяжёлый период жизни армии некоторые из вас, не веря в успех, покинули ряды и пытались спрятаться в сёлах. Вам хорошо известно, какая судьба их постигла. Если и теперь кто-либо ещё желает уйти к мирной жизни, пусть скажет заранее. Удерживать не стану: вольному — воля, спасённому — рай и... к чёрту! Завтра мы представляемся командующему армией...

— Ты, Коля, пойдёшь к генералу с заявлением, что хочешь вернуться к мирной жизни? — шёпотом спросил Мушкаев соседа по шеренге Савёлова. — Ты ведь уже пробовал.

Тот молча негодующе взглянул.

После смотра, когда всех распустили, Савёлов сказал Мушкаеву:

— Если вы так любопытствуете, господин поручик, то знайте: я хочу уйти к мирной жизни, и я это сделаю без объяснения с генералом Марковым, в которого вы влюблены.

Савёлов отдал честь, повернулся кругом и зашагал от приятеля.

Мушкаев усмехнулся, удивляясь и сочувствуя прапорщику — погибнет. Не понимает, что у русского офицера сегодня одна дорога — та, по которой идёт Добровольческая армия.

В субботу на станичной площади была выстроена вся бригада. Деникин подъехал по корниловской традиции со знаменем, в сопровождении штаба. Приняв доклад Маркова, он объехал строй и, остановившись перед фронтом, произнёс краткую речь:

— Земной поклон вам, русские чудо-богатыри! Вы совершили один из величайших походов Русской армии. Родина не забудет вас! Борьба, которую начала наша Добровольческая армия, борьба за освобождение Родины, получает своё развитие и расширяется. Армия показала пример. На Дону вспыхнуло большое восстание, и мы скоро выступим на помощь донским казакам.

Затем — настоящий парад. Проходили церемониальным маршем мимо командующего, стоявшего рядом со знаменем.

Вербное воскресенье началось заутреней в большой Успенской церкви, заполненной офицерами, станичниками, ранеными. Колыхались и гнулись язычки пламени свечей, покачивались серые облачка в толпе молящихся — пушистых вербных букетиков. Священник читал что-то из Евангелия: «…И когда вошёл Он в Иерусалим, весь город пришёл в движение и говорил: кто Сей? Народ же говорил: Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского. И вошёл Иисус в храм Божий...»

В этот момент в храм вошёл Деникин в сопровождении генералов. Все в мундирах с орденами. Для них — почётное место у аналоя.

Мушкаев и Дыминков стояли рядом.

— Ему бы священником быть, а не командующим, — шепнул Мушкаев.

— Чего это ты его так невзлюбил?

— Мог бы Маркова заместителем назначить.

— Если бы Марков был заместителем, то все бы увидели, что он и есть настоящий командующий.

— Господа, помолчите в Божьем храме, — остановили их соседи.

Но друзья не могли долго молчать. Мушкаев заметил в толпе свою подругу и показал Леонтию.

— Хороша рыженькая. У меня такая была, — одобрил тот.

— А в Медведовской у меня была брюнеточка. Анюта...

— Господа, потише...

Дьякон старательно вёл тропарь: «Величаем Тя, живодавче Христе-е. Осанна в высних, и мы Тебе вопием благословен Грядый во имя Господне-е...»

А после полудня — в поход. Направление — на север. Значит, к железной дороге Тихорецкая—Царицын. Значит, на Дон. Значит, в бой.

Ехали на повозках. Пока продолжался солнечный день и двигались по наезженной дороге, хорошо было среди зелёной степи. Пели, разговаривали, шутили: «Четвёртый раз будем железку пересекать. Большевики по железным дорогам — вдоль, а мы — поперёк».

К вечеру свернули на просёлок, а там и на целину. Когда стемнело, увидели впереди пожар, и Марков приказал спешиться. Офицерский полк справа обошёл горящий хутор, двинулся дальше, на рассвете перешли железную дорогу, тут началось... Гирлянды вспышек пересекли степь, бахнули винтовки, затукали пулемёты. Эхо выстрелов раскатывалось под чистым утренним небом. За окопами красных — небольшое селение: хутор Горькая Балка. Сзади, на железной дороге показался бронепоезд, и загремели пушки. Снаряды пятнали степь чёрными языками, пока не причиняя вреда цепям Офицерского полка. Положение, однако, представлялось тяжёлым — окружены.

Генерал Марков так не думал. Батарею Миончинского выставил против бронепоезда. Несколько выстрелов — и он на большой скорости двинулся на восток. Красные окопы можно взять быстрой атакой, от них совсем близко: шагов 400. Вскоре Горькая Балка была захвачена.

Кубанские казаки верхами гнали пленных — человек 50. Те, как обычно, расхристанные, с опущенными головами, некоторые босиком, многие — раненые. Среди пленных не только красногвардейцы, одетые во что попало, но и казаки в гимнастёрках, в сапогах. Мушкаев, расслабленный любовью и церковной службой, уставший после похода и боя, напомнил: