Борис Тумасов - Не введи во искушение

— К местному населению мы должны иметь особый подход... А ваше предложение сформировать казачий корпус я поддерживаю. Вижу вас на командной должности...

В середине октября 1942 года со взлётной полосы берлинского аэродрома поднялся самолёт и взял курс на Полтаву, чтобы там дозаправиться и лететь в Ростов.

В этом самолёте находилась группа офицере», возвращавшихся из госпиталей. Но никто из них и не догадывался, кем был человек, сидящий рядом с ними: седой, с нависшими бровями и аккуратно подстриженными усами...

Этим рейсом летел генерал Краснов. Он получил приблизительно то же задание, что и фон Панвитц, правда, с меньшими полномочиями.

Краснову надо было узнать настроение жителей Дона и Кубани, выяснить, как они относятся к начавшемуся формированию казачьих частей.

Из аэропорта Краснов на специально присланной за ним машине проехал в Новочеркасск. Почти ничего не напоминало то время, когда здесь была столица Войска Донского. Правда, стоял новочеркасский собор, где правил службу молодой священник.

Затем Краснов решил побывать в станицах Кущевской и Умайской. Он помнил, что прежде здесь сформировались два полка, один из которых находился под его, Краснова, командованием в Первую мировую войну.

Краснов ехал по пыльным степным дорогам, сначала донскими, потом кубанскими станицами.

В Кущевской к нему в машину подсел полковник из вновь сформированного отряда. В недавнем времени это был помощник атамана станицы Уманской, бравый, молодой ещё казак Соломаха.

В проезжающих станицах и хуторах Краснов не долго задерживался. Ему было приказано в первых числах ноября возвратиться в Берлин.

Вот и Уманская. (Краснов упорно не хотел именовать её Ленинградской.) Петра Николаевича поразили развалины многих домов, отсутствие заборов... Всё казалось заброшенным, забытым. Бурьян местами вымахал в человеческий рост, хаты и сараи как после татаро-монгольского нашествия.

Краснов вылез из машины и в сопровождении Соломахи пошёл по центральной улице. Одет генерал был в коричневую бекешу, брюки-галифе такого же цвета с голубыми лампасами. Мягкие сапоги, на голове чуть заломленная папаха. Полковник Соломаха был в черкеске, подпоясанной наборным кавказским поясом, с кинжалом, в серой кубанке с красным верхом.

Позади бывшего атамана Войска Донского казак нёс серебряный пернач-булаву.

Краснов шёл медленно, по-стариковски сутулясь, посматривал по сторонам. Сказал, будто сам себе: Неприглядно жили уманцы.

— Ваше превосходительство, чему удивляться. В тридцать третьем голодном году станица была на «чёрной доске»: часть людей вымерла, часть отправили в ссылку. После тех голодных лет станицу заселили мужики из центральных губерний России. А они, ваше превосходительство, сами видите как хозяйничают.

— После смерти Каледина, — заговорил Краснов, — когда Круг избрал меня войсковым атаманом, я знал, с чего надо начинать восстановление Дона — с хозяйства. При мне железные дороги работали, как до революционной смуты, торговля и промышленность выправились. Даже извозчики не смели брать выше довоенной цены. И армия казачья обрела себя. Вся беда, что мы не сумели преодолеть местный национализм. Заставить казака через свой забор глянуть нам не удалось. А там, за забором, большевики ножи наточили, силой несметной навалились, и не стало Донского казачества...

Перейдя дощатый мосток на пересечении улиц, Краснов спросил:

— Где здесь, в Уманской, жил командир 2-го полка, мой подчинённый?

— У войскового старшины и его семьи трагическая судьба, — ответил Соломаха.

— Какая?

— Когда на станицу наступали красноармейцы из «Стальной» дивизии Жлобы, старшина, сидя в хате с женой и старшим сыном, отстреливался из пулемёта. Красные несколько раз накатывались, и каждый раз их отбивали. И тогда они подожгли хату... Вся семья сгорела...

— Царство им небесное, — перекрестился Краснов, сняв папаху. — Помню, старшина всё копил деньги на постройку нового дома, крытого цинком. Не суждено.

— А сам Жлоба, ваше превосходительство, знаете, как жизнь закончил? Большевики его расстреляли.

— Есть порода пауков, самка которых после оплодотворения убивает самца. Советская власть поступала подобным образом...

Дождавшись, когда шофёр подогнал машину, Краснов, прощаясь с Соломахой, заметил:

— Большевикам за все их чёрные дела ещё долго расплачиваться придётся. А нам нельзя ни забывать, ни прощать... Желаю всяческих успехов, полковник.