Август Шеноа - Крестьянское восстание

Над горами алеет небо, на западе гаснет день и сквозь стройные стволы елей последними красными лучами озаряет нескончаемые снеговые просторы. Медленно продвигается войско по глубокому снегу; то взбираясь на кручи, то скользя под гору, воины с поникшей головой проходят через горные селенья. Где же народ? Никто их не ждет. Все ворота закрыты, и только изредка из окошка с любопытством выглянет чье-то смуглое лицо. Ни людей, ни приветствий, ни веселых криков. Где они идут – среди друзей или врагов? Так-то подготовил крестьян Павел Штерц? Наконец они достигли вершины одинокой горы. У лесной опушки стоит маленькая церковь. Люди остановились. Дальше идти нет сил, надо отдохнуть. С каждой минутой становится все темнее. То тут, то там уже зажглись костры. Они были недалеко от села Подгорья, как вдруг с севера прискакал крестьянин.

– Где Илия? – спросил он.

Его повели к нему.

– Кто ты? – спросил Илия.

– Командир Скомин, сторонник старой правды.

– Какие вести несешь?

– Плохие. Бога ради, спешите скорей в Планину. Не теряйте ни минуты! Накажи бог вашего посланца! Он повернул парод против вас. Сказал, что вы изменники и продали страну туркам.

– Мы?! – закричал Илия, вскакивая на ноги в гневе. – Вот видишь, Илия, что это за ангел? – усмехнулся Гушетич.

– Поспешите, хорваты! – умолял Скомин. – Народ разбегается. Павла Штерца наши крестьяне передали в руки немцев.

– Павла! – простонал Илия. – Вперед, ребята, на Планину, выручим Павла. Иначе мы пропали. О, проклятая змея, которую я согрел на своей груди!

Войско сразу же поднялось с места. Еще было совсем темно, когда в Планине услышали шум. Народ перепугался. Вдали, со снежной горы, освещая путь горящими ветками лиственниц, спускались к селу целые толпы хорватов. Рассвело. Илия с сорока всадниками поскакал к крепости и потребовал от коменданта Зибенрайхера выдачи пленного Павла. Но из-за крепких стен раздался насмешливый голос немца:

– Ищнте вашего Павла в цельской крепости, я вчера отослал его туда под конвоем.

Проклятье! Немцы взяли Павла, они вырвали у народа его сердце! Нет спасенья! Мрачно смотрят штирийские крестьяне.

– Вперед, братья! – крикнул в отчаянье Илия, у которого на глазах выступили слезы, – на Пилштайн, на Кланец, в Хорватию, чтоб немцы не отрезали нас от Губца. Вперед, потому что из Целя идет войско господ.

– А все господское жгите! – добавил Гушетич.

И запылали факелы! Это уж не ветки листвепшщ. Это ярким пламенем горят хутора, амбары и сараи господ, освещая путь войску – от Плашшы до Козья, от Козья до Пилштайна и дальше по Сутле, к Свети-Петару. Вон Сутла в снегах, вон и хорватские горы.

– Вперед, братья! – кричит Илия, проносясь на коне. – Губец нас ждет. Здесь, на чужой стороне, нам нет спасенья. Вон и хорватская земля!

Вождь скачет, ободряет, увещевает, и войско, изнемогая, пробирается через глубокий снег. Люди падают от усталости. Но это никого не останавливает. Они замерзнут, их добьют немцы, пожрут вороны. Фальконеты застревают в снегу на кручах. «Вперед, перед нами Хорватия!» – кричит вождь, и ему вторит его друг Гушетич. Теперь они уже недалеко от Свети-Петара, от границы. Тут, между горами, долина; в нее-то и спускается замерзающее войско. Люди притихли; озлобленные, они глухо ропщут. Но Илия их успокаивает, обещает и утешает. Еще немного – и мы дома, в Хорватии. Только перевалить через эту гору, там, где выход в долину. И люди лезут в гору, стремясь к этому выходу. Но что это блеснуло там в горном ущелье? Не мечи ли это? Не трубы ли? Да, да! Черт бы их побрал! Это отряды капитана Джюро Шратенбаха, это цельские латники. Мужики испуганно встрепенулись. Но поздно. С ревом труб и дикими криками ринулись латники под гору на несчастных, голодных крестьян и поражают всех, как молния. А с тыла напирают другие дьяволы. Граф Дитрихштейн ведет на изнемогающих крестьян большой отряд наемных всадников. Наемники опустили копья и с ревом вонзают свои железные жала в крестьянские сердца. Окруженные со всех сторон, люди сбились в кучу. Без коней, без пушек, голодные, нищие, обессиленные.

– Вот хорватские горы, – гремит далеко кругом голос Илии, а Шанталич высоко поднимает святое знамя креста.

С ожесточением сопротивляется народ, еще раз в отчаянном усилии поднимаются усталые руки и стреляют ружья, рубят сабли, косы косят наемное войско. Наступают, отступают и снова наступают. Но больше нельзя выдержать, невозможно! Сдавлены со всех сторон. Шратенбах рубит и колет, Дитрихштейн бьет и разит. Латники высоко на копях и сверху поражают голых и голодных пеших крестьян. Волки, волки режут сбившееся в кучу стадо, – и сабля коротка, и коса слаба, и ружье без заряда. Некуда податься… А командир? Его нет пигде! Они бросают ружья и сабли, косы и молоты и бегут… бегут! Куда? Нигде нет спасенья, нигде нет выхода. Крики и стоны наполняют долину, снег обагряется кровью, – гуляет всюду смерть! И не стало войска Илии, а есть только поле, покрытое мертвыми телами, и пятьсот несчастных пленников, которых с великим торжеством, под оглушительный рев труб, с развевающимся зеленым знаменем Штирии, ведет в Целе капитан Джюро Шратенбах.