Константин Коничев - Повесть о Воронихине

Екатерина не любила масонов, однако относилась к ним с насмешливым равнодушием, как к людям, увлекающимся безопасными бреднями.

Окруженный и обслуживаемый многочисленной дворовой челядью, граф Строганов жил в уцелевших после пожара комнатах нижнего этажа с малыми окнами, выходящими во двор. В этих комнатах когда-то помещались сын его Павел, Воронихин и Ромм, тут же находилась и библиотека. Граф позвал Воронихина и, выложив перед ним сохранившиеся зарисовки интерьеров, спросил:

– Скажи, мой дорогой Андре, имеешь ли смелость взять на себя заботу по восстановлению дворца в прежнем его виде?

Воронихина не смутила неожиданность графского предложения, он ответил:

– Дозвольте, ваше сиятельство, ознакомиться с бумагами и подумать. А затем, почитаю справедливым сам сделать рисунки некоторых комнат, коридоров, вестибюлей с полной моделировкой стен, сводов, пролетов, балконов внутренних, балюстрад и прочего, дабы вы наглядно могли себе представить, как мыслю я учинить перестройку.

– Хорошо, Андре. Делай сообразно рисункам, а если будет надобность изменений, не весьма существенных против Растрелли, но обещающих наибольшие удобства и красоту, допускай таковые в согласии со мной. Ум хорошо, а два лучше. Действуй…

Радостно взволнованный Воронихин принялся за работу. Осматривал обгорелые комнаты, измерял их, проверял прочность стен и перекрытий; в своем рабочем кабинете набрасывал схемы, лепил образцы рельефных украшений, строил макеты. Целые дни и долгие вечера, далеко за полночь, проходили в подготовительных работах А потом стали прибывать из далекого Камского Усолья десятки и сотни строгановских людей – строителей, набивших руку на каменных кладках Соликамских церквей а особняков. Были среди них мастера по внутренним отделкам, краснодеревцы, резчики сольвычегодские, живописцы галические, умевшие художественно расписывать стены и плафоны, штукатурщики, лепщики, мраморщики и прочие отборные мастера.

Обгоревший дворец обнесли высоким крашеным забором, клетками лесов и – закипела работа. Мертвые стены здания стали оживать, приобретая свой прежний вид.

Люди разных профессий трудились в две очереди – денно и нощно. По ночам – при грандиозном освещении кулибинских фонарей и зеркальных рефлекторов – Строгановский дворец, охваченный строительной горячкой, привлекал множество зрителей. На Полицейском мосту, на Невском толпилась публика, участливо наблюдая за работой строгановских смышленых холопов. Все шире и шире полз по столице слушок, что у старого графа не только дешевая рабочая сила взята из его владений, но даже архитектор и тот из холопов выучен и на волю пущен, но оставлен при его сиятельстве дворцовым зодчим, поскольку не то самому графу, не то покойному барону приходится он незаконным сыном. На чужой роток не накинешь платок. Воронихин с безразличием относился к подобным разговорам, да и не были они в новинку. В этот период первой и серьезной работы он неусыпно следил, как отобранные им люди выполняли его распоряжения. Одни работали над восстановлением парадной лестницы, ставили колонны, увенчанные легкими капителями, раскрашивали своды, отделывали мрамором стены. Другие трудились над восстановлением большой и малой столовых, украшая их пилястрами и барельефами, обставляя зеркалами и расписывая плафоны. Скульптор Прокофьев, привлеченный Воронихиным к работе, руководил лепщиками и сам лепил более сложные барельефы в биллиардной комнате. Художники переписывали с эстампов рафаэлевы арабески, украшая ими стены гостиной. Одновременно шла облицовка мрамором кабинета, выходящего окнами на Мойку, а также минералогического кабинета, где ранее хранились за балюстрадами на хорах богатые коллекции минералов.

Быстро восстанавливался графский дворец. Строганова радовала не только быстрота перестройки, но и то, что Воронихин умел подбирать людей, зная, кого куда поставить, в чем поправить и научить.

Андрей Никифорович не только контролировал и распоряжался, но и взял на себя главную, наиболее трудную задачу – заново восстановить зал стротановской картинной галереи. Отделка этого изящного зала понравилась старому графу. Он сказал Воронихину:

– Дорогой Андре. Преотлично! Умело изменены устаревшие интерьеры. Сам Растрелли не обиделся бы на твои поправки. Ни одной лишней детали в украшениях, строго и умно. А когда будут размещены здесь шедевры живописи и расставлена мебель, ты изобрази, ради меня, на картоне этот зал натурально, как есть… И еще, гляжу я на твое старание, Андре, а думы мои забегают вперед: хочу тебе доверить строение загородной дачи в Новой деревне на моем участке, что на Мандуровой мызе. Побывай там, осмотри местность и делай проект. За отличье и успехи будешь ты вознагражден без обиды. Ни в чем стеснен не будешь, таланту нужен размах. Построишь и себе дачу с флигелем для помощников.