Вячеслав Шапошников - К земле неведомой - Повесть о Михаиле Брусневе

Да, если бы он, Бердяев, ныне был поставлен во главе всего антиреволюционного дела в России!.. При его-то понимании проблемы!..

Рядом слабо щелкнуло и зашипело, ударило мягко… Четверть двенадцатого. Бердяев в раздражении глянул на стоящие рядом шкафообразные часы, затем на высокую двухстворчатую белую дверь, ведущую в кабинет обер-полицмейстера. И тут, будто от напора его взгляда, створки двери приоткрылись, затем распахнулись, появилась фигура, одетая в статское платье:

— Господин подполковник! Их превосходительство просят!..

Слегка кивнув и набычившись, Бердяев быстро вошел в кабинет, едва не зацепив широким плечом фигуру, нерасторопно освободившую ему путь к дверям.

Генерал-майор Юрковский встретил его, стоя впереди своего громоздкого письменного стола, стоя примерно в той же позе, с тем же поворотом корпуса в три четверти к входной двери, что и царствующий император, написанный в полный рост на большом холсте, занимающем, вместе с богатой золоченой рамой, немалую часть стены позади стола.

— Прошу извинить, прошу извинить, Николай Сергеевич, — заставил ждать! — зарокотал он, сделав шаг навстречу Бердяеву. — Дела, дела, дела!.. С утра как белка в колесе! Обязанности обер-полицмейстера — это, знаете ли, нечто безбрежное!..

— Понимаю… — пожимая протянутую пухлую руку Юрковского, Бердяев слегка пристукнул каблуками ярко начищенных сапог.

— Давайте-ка сядем вот тут — у огонька, на диванчике… — Юрковский сделал приглашающий жест и, дав сначала сесть Бердяеву, грузно опустился с ним рядом, заговорил снова, глядя на невысокое пламя, поплясывающее рядом, в камине: — Конец февраля, а на воле стыловато… Даже зима нынешняя немилостива к людям… Одно к одному: и голодно, и холодно! Мда-с!..

Оба помолчали какое-то время: словно бы уйдя в скорбное раздумье по поводу козней уходящей немилосердной зимы. В уютном, на три окна, кабинете слышно было лишь тихое потрескивание и гуденье: огонь за каминной решеткой жил своей веселой, легкой жизнью…

— Ммм… да-с, Николай Сергеевич… — Юрковский покачал головой. — Сложное время переживаем мы… И на нас с вами лежит громадная ответственность! Россия неспокойна… Из голодающих губерний каждый депь приходят самые горестные вести… Вам ли об этом не известно?! Трудное положение не только в деревне. Тяжело и в городах по всей России. Неурожай не мог не сказаться и на отечественной промышленности, и крупной, и мелкой. И кустарные, и фабрично-заводские изделия не имеют сбыта. Кустари бедствуют, крупные предприниматели переводят производства на неполные часы, а то на время и вовсе их останавливают… Рабочий тоже оказывается в бедственном положении. Бедствие становится всероссийским! Вот каково положение, извольте заметить! При таком положении надо быть готовым ко всему. Особенно нам с вами, ибо мы находимся, можно сказать, на особом положении… — Юрковский метнул взгляд в сторону большой карты Европейской России, висящей на стене: — Петербург, он — вон где! А мы — вот где: в самом центре голода, если говорить образно. Тут у нас все — острее, нагляднее! Куда прежде всего. стремятся все голодные, ищущие хлеба? К нам, в Москву! С нищенством и бродяжничеством мы ведем возможную для нас борьбу. Но при создавшемся положении нам следует проявлять особую бдительность…

— Тем и заняты, ваше превосходительство… — жестко заметил Бердяев.

— Я не хотел задеть вашего самолюбия, Николай Сергеевич, — уловив эту жесткость, сказал Юрковский. — Знаю и высоко ценю ваше усердие, ваши исключительные деловые качества. Положение таково, что обязывает лишний раз заговорить о наших бедах и о нашей повышенной ответственности…

— Понимаю, ваше превосходительство…

— Полагаю, что особое внимание ныне следует обратить на печать. Наше российское щелкоперство любит поднимать шум вокруг чего угодно, лишь бы явился повод… Чуть что — сразу крик о «бедствиях народных»! А тут — такой соблазн! Уж на что наши «Московские ведомости» лояльнейшая газета, а и та ныне ищет причины голода в общем и несомненном расстройстве русского крестьянского хозяйства!.. Правда, она не доходит до причин этого расстройства… Но — тем не менее!.. Тон — нежелательный!..

— Нами разработан специальный циркуляр, кроме того, цензуре специально указано… — опять жестко сказал Бердяев, весь напрягаясь: последние слова обер-полицмейстера прозвучали хоть и не прямым, но явным, но все-таки укором…

— Да, кстати, Николай Сергеевич! — словно бы случайно вспомнив о чем-то, воскликнул Юрковский. — Как обстоят дела с этим… э-э-э… «Русско-кавказским кружком»?.. Так как будто он вами именуется?..