Александр Соколов - Меншиков

Скоро положение Шафирова еще более ухудшилось. 31 октября в сенате слушалось дело о почте, которой он ведал, как «главный над почтамтом директор». Во время разбора дела обер-прокурор заявил:

— Господа сенат слушают и рассуждают о почтовом деле, которое лично касается до барона Шафирова, а посему он должен выйти вон, по указу ему здесь быть не надлежит.

— По твоему предложению я вон не пойду. — отвечает Шафиров. — Тебе высылать меня не пригоже.

Тогда обер-прокурор снимает со стены доску с наклеенным на нее указом и читает то место, где предписывается судьям выходить при слушании дел о их родственниках.

— Ты меня, как сенатора, вон не вышлешь! — горячится Шафиров. — Указ о выходе сродникам к тому не следует! Я почтой пожалован по его императорского величества указу, — обращается он к сенаторам, — как Виниус и его сын, о чем известно и графу Головкину и князю Меншикову. Этого дела без именного указа решить невозможно!

Головкин — давнишний враг Шафирова. Потирая руки, он заявляет:

— Такого именного указа нет. Дело это решить можно, и тебе, Петр Павлович, выйти вон надобно.

— Да что там разговаривать долго! — говорит Скорняков-Писарев горячо. — Надобно поступить, как повелевает указ, — и конец!..

Обер-прокурор знал, что требовал. Указ об учреждении сената с ясно и четко очерченным кругом его прав и обязанностей был выработан самим Петром. От доложенного ему проекта указа Петр почти ничего не оставил. Четыре раза проект переписывался канцеляристами кабинета и каждый раз снова испещрялся вставками и многочисленными поправками самого Петра. Преступать любой указ, а этот тем более — значило подвергать себя жесточайшей опале. Тольке в состоянии крайней запальчивости, окончательно утеряв контроль за своими поступками и словами, Шафиров мог ринуться по такому опаснейшему пути.

Помимо незаконной выплаты жалованья своему брату, Шафиров был обвинен обер-прокурором также и в том, что «не относясь никуда, наложил сам собою на письма и все пересылки излишнюю таксу», что «в деньгах почтовых не отдавал отчета», а посему «он все то похищал от казны».

И было тогда «великое шумство» в сенате.

Для решения дела ждали возвращения государя.

Начальник олонецких заводов, генерал-поручик-от-артиллерии Генин, докладывал Александру Даниловичу:

— В олонецких местах по реке Выгу поселились отшельники, и образовалось здесь великое раскольничье пристанище. А начальником над ними теперь состоит Данила Викулин…

— Ладно, ладно! — нетерпеливо прерывал его Меншиков. — Ты, Виллим Иванович, лучше скажи: добрый ли это народ, можно ли их определить к государеву делу и что они могут работать?

— Да я их, Александр Данилович, уже определил, — докладывал Генин, — на весь повенецкий завод известь ломают.

— Добро! — соглашался Данилыч. — Пусть веруют как хотят, только бы делали дело.

— А для обороны от присыльных людей, — продолжал Генин, — держат они у себя три пушки медные, довольно пороху, пищалей, бердышей. Пашни пашут и скот держат. Поставили на братской стороне конский двор, а у сестер — коровий. Посредине монастыря стену воздвигли, обнесли оградой весь монастырь. Мужчины живут на своей стороне, женщины — на своей, а между ними стена…

— Ну, об этом, Виллим Иванович, после, — хитровато улыбнулся Данилыч. — Знаю я эти «стены»!.. Ты о заводских делах говори!

— Подожди, Александр Данилович, — постукивал концами пальцев по столу генерал, — все доложу по порядку…

И вот в тысяча семьсот втором году, — продолжал Генин ровным, размеренным тоном, — разнеслась страшная весть, что государь идет из Архангельска к Варяжскому морю! Проложили-де солдаты прямую дорогу через Выг, пустыми местами!.. К смерти начали готовиться братья и сестры, солому, смолу в часовни таскать — себя жечь. «Боишься костра того. — говорили, — дерзай, небось!.. До костра страх-то, а как в него вошел, то и забыл все. Загорится — увидишь Христа и ангельские силы с ним».

— Черт те что! — возмущался Данилыч. — Это от Аввакума!.. «Хотя и бить станут, и жечь, ино слава господу богу о сем. Почто лучше сего? С мученики в чин, с апостолы в полк, со святители в лик!» Так, что ли? Генин смеялся:

— Ты меня, Александр Данилыч, совсем уже за раскольничьего начетчика принимаешь!

— Да за кого там ни принимай, а «выговский толк» ты, Виллим Иванович, видно, постиг до корней.

— Нужно для дела, ну и… «постиг», — слегка развел локти, пошевелил пальцами Генин.