— Я бесконечно жалею маленькую Таню Раевскую, такую счастливую в глазах людей и такую одинокую и несчастную на самом деле. У нее есть все: слава, успех — и нет обыкновенного друга, который ее понимал и любил.
— Благодарю вас от всей души, — сдерживая волнение, произнесла Ковалевская.
«Значит, можно меня любить и жалеть, только прочитав мою повесть, значит, моя Таня получилась живой, и читателю ясно, что она — это я… — размышляла Софья Васильевна. — Значит, и Максим Максимович может меня полюбить, ведь он знает меня лучше всех. Да, Таня только мое несовершенное подобие…»
Таня одна из основных героинь автобиографической повести «Сестры Раевские». В этой повести Ковалевская изменила имена своих родных и свое. Таня — это Соня, но все остальные действующие лица остались подлинными.
Впервые повесть вышла в Стокгольме, и написана она была на шведском языке.
Много писем приходило на имя Ковалевской. «Письма от нескольких совершенно незнакомых мне русских женщин, которые все выражают мне свое сочувствие по поводу моих воспоминаний и все настоятельно требуют их продолжения. Эти письма меня очень порадовали и действительно убедили меня приняться за продолжение: хочу описать еще по крайней мере годы учения. Всякую свободную от математики минутку я посвящаю теперь этому делу, и если „Вестник Европы“ пожелает поместить у себя и продолжение моих мемуаров, то я, вероятно, смогу доставить их к январю».
Не только читатели высоко оценили «Воспоминания детства», в «Северном вестнике» была помещена хвалебная статья об этом произведении.
«Яркие, выпуклые свойства „Воспоминаний детства“ г-жи Ковалевской — сила воображения, творческий размах, всесторонний анализ. Г-жа Ковалевская истинное литературное дарование. По силе беллетристического таланта наша знаменитая соотечественница, без сомнения, должна занять одно из самых видных мест среди русских писательниц».
Однако такая лестная оценка творчества и личности Ковалевской не помешала судьбе нанести Софье Васильевне еще один жестокий удар, особенно жестокий потому, что нанесен он был в России.
Первая в мире женщина-профессор, лауреат Парижской академии, член-корреспондент русской академии, наконец, известный литератор, приехала на родину в надежде, что наконец-то ее заслуги будут признаны. Умер математик Буняковский, и Софья Васильевна мечтала, чтобы ее избрали на освободившееся место в члены академии. Больше чем когда бы то ни было она была достойна этой должности, которая дала бы ей возможность заняться наукой на родине.
Президент академии великий князь Константин был чрезвычайно любезен с Ковалевской и даже пригласил ее на завтрак. Он подчеркивал свое уважение к ней и отмечал, что Ковалевской хорошо бы приехать в Россию, но он не разрешил ей даже присутствовать на заседании академии, хотя как член-корреспондент она имела на это право…
В Петербурге Софья Васильевна встретила восторженный прием. Городской голова чествовал ее на заседании городской думы как первую женщину — члена-корреспондента Российской академии наук.
В ответной речи Софья Васильевна, поблагодарив за поздравления, напомнила, что общий уровень народного просвещения в России, особенно среди женщин, чрезвычайно низок, и призывала всемерно развивать деятельность обществ грамотности среди народа. Эти общества получили тогда большое распространение.
В то же время Ковалевская побывала на экзаменах слушательниц Высших женских курсов. Курсистки преподнесли ей фотографию здания курсов с надписью: «На добрую память многоуважаемой Софье Васильевне Ковалевской от слушательниц Высших женских курсов, искренне признательных ей за ее посещение. С.-Петербург, 15(27) мая 1890 г.».
И все-таки, несмотря на славу, несмотря на признание ее заслуг, места в России для Ковалевской не было. Отчаянье сжимало сердце Софьи Васильевны, когда она покидала Петербург. По дороге в Стокгольм она, как обычно, навестила Вейерштрасса, и, хотя ничего не говорила ему, чтобы не огорчать старого друга, он понял, что жизнь нанесла ей еще один непоправимый удар.
В Стокгольм Софья Васильевна вернулась в очень подавленном состоянии. Она не могла даже напускать на себя искусственную веселость, что обычно ей хорошо удавалось. Да она и не считала нужным скрывать свою грусть от друзей и знакомых. В конце концов можно же хоть немного побыть самой собой в этом опутанном фальшивыми условностями обществе, условностями, словно тугими веревками, связывающими даже лучших людей, которые их не могут или не решаются разорвать.
Читать дальше