Сергей Мстиславский - Накануне

Адамус, горбоносый и черный, по сложению тщедушный солдат, молча смотрел в лицо унтеру. Унтер повертел винтовкой. Заиграло на зимнем, красном солнце стекло.

— Ты что, только по-еврейски обучен, русского языка не разумеешь? Тебе господин фельдфебель когда последний раз морду бил?

На дороге, из лесу, показались четверо. Солдаты обернули головы к ним. «Вольные» по этой дороге редко ходят: место военное — караулы и патрули могут задержать. Ведь шпионов немецких по городу рассыпано предупреждение было — не счесть. Солдатам поэтому приказано настрого: подозрительных, если у казармы окажутся, задерживать.

Унтер, видимо, инструкцию помнил. К тому же открывался предлог прервать скучнейшую канитель с прицелкой и поразмяться: фасон фасоном, а ноги и у самого застыли. Он поднялся с пенька и подошел к обочине дороги. Солдаты без команды свернули шеренгу, сбились в кучу, похлопывая руками.

Унтер крикнул:

— Стой! Кто такие? Заворачивай оглобли. Тут вольным ходу нет.

Шедший впереди, в кошачьей — под бобра — шапке, откликнулся, скаля зубы:

— Тут вольных и нет: трое царских, а этот по государеву делу, в дальнее плаванье.

Он цокнул языком. Унтер-офицер отступил от придорожной, снегом заваленной канавы:

— Честь и место.

Человек в кошачьей шапке был уже близко. Сзади, шагах в пяти, шел Сосипатр. Двое по бокам, руки в карманах. Солдаты хмуро смотрели на подходивших.

— Рабочий, видать… Не иначе, как с Айваза. Молодой какой…

— Теперь, брат, крышка… Сгноят…

— Стой, постой… будто я его видел. В воскресенье, на митинге в лесу — не он приветствие от рабочих говорил?..

Сосипатр повернул лицо к солдатам. Шевельнул губами. Крепыш, рядом, угрозно рванул за плечо.

— Но, но!.. Шагай!

— Он самый! — шепнул кто-то в солдатской кучке, с краю. — Иван, ты куда?..

Ефрейтор, кряжистый, не отвечая, поправил папаху и двинулся к дороге. Но его обогнал Адамус. Он с неожиданной при его тщедушности лихостью перескочил через ров и стал перед кошачьей шапкой, широко, расставив ноги.

— Куда ведешь?

— Куда надо, служба, — отозвался «Клим». — А ну — осади!

Адамус не сдвинулся с места. Походкой неторопливой подходил и ефрейтор Иван.

— Назад! — крикнул издалека унтер.

— Слышал? — сердито зыкнул «кошачий». — Обходить мы тебя будем, что ли… Синайский монумент!

Он взял Ада Муса сильной рукой за плечо и легко столкнул его с дороги в канаву.

— Так-то! Коротки ноги у миноги на небо лезть.

Но он шарахнулся в сторону тотчас. Адамус, по пояс в снегу, завопил отчаянным голосом:

— Бьют! Фараоны! Солдата!

И взвод, как один человек, ринулся к дороге. Иван перекинул винтовку наперевес. Охранник застыл на месте. Двое, с боков Сосипатра, повернули и побежали назад, опрометью, скользя и спотыкаясь. Сосипатр снял шапку, поклонился низким поклоном, перебросился через канаву, на плац, мимо растерянно топтавшегося на месте унтера пошел к лесу. У казарменных раскрытых ворот караульный, увидя своих на шоссе глухим кольцом зажавших кого-то, тоже перекинул винтовку и крикнул, что голосу было, в ворота, во двор:

— Ребята… Шпийон нашего солдата убил!..

Крик передался за дворовой стеной. Секунда, и из ворот хлынула толпа. Люди бежали без шинелей, в распоясанных гимнастерках, кой у кого поблескивали в руках топоры и лопаты…

— Наших бить, стерва!

"Кошачий" раскрыл рот, но горло перехватило, вскрик вырвался воем. Вконец растерявшись, он вытащил из кармана новенький вороненый револьвер.

— Стрелять?!

Тяжелый приклад обрушился на переносье. Охранный рухнул без звука.

Дежурный офицер, прапорщик, растерянно стоял на дороге над трупом. Кругом, сомкнувшись тесно, молчала огромная солдатская толпа. Унтер застыл навытяжку за офицером.

Прапорщик обернулся наконец.

— Арестовать… кто это… Кто были… зачинщики?

Унтер замер под сотнями поднявшихся на него пристальных, беспощадных глаз.

— Не могу знать, — пробормотал он. — Я при этом не был… Как весь батальон набежал…

— Что ж мне… весь батальон прикажешь арестовать? — Щека прапорщика дернулась судорогой. — Закон требует, чтоб… в каждом случае были зачинщики. Нет… сам под суд пойдешь. Сдай винтовку.

Но толпа кругом загудела глухо. Погоны на прапорщичьих впалых плечах дрогнули. Он оправил худощавой рукой портупею, хотел что-то сказать, но справа — по шоссе — тяжелым ревом взревела сирена. Автомобиль — открытый, дорожный, военный — вполз, тормозя на тихий ход, в расхлестнувшуюся перед ним толпу.