Ивлин Во - Елена

— Я не стремился к точному портретному сходству, император.

— И почему же?

— Функция этой фигуры совсем другая...

Константин повернулся к Фавсте:

— Ты говоришь, что этот человек — лучший в Риме скульптор?

— Все так говорят, — ответила та.

— Скажи-ка мне, ты действительно лучший в Риме скульптор?

Каприций только слегка пожал плечами. Наступило молчание. Потом бесстрашно вмешался Эмольф:

— Может быть, если бы ты, император, дал нам понять, что именно ты имел в виду, мы могли бы внести некоторые изменения в проект.

— Я скажу тебе, что имел в виду. Ты знаешь арку Траяна?

— Конечно.

— И что ты о ней думаешь?

— Для своего времени хороша, — сказал Эмольф. — Очень хороша. Может быть, не идеальна. Мне по многим причинам больше нравится арка в Беневенто. Но арка Траяна, безусловно, прекрасно смотрится.

— Так вот, арку Траяна я и имел в виду, — заявил Константин. — Я никогда не видел арку в Беневенто. И меня совершенно не интересует арка в Беневенто.

— Тебе, император, надо бы уделить ей немного внимания. Ее архитрав...

— Повторяю: меня интересует арка Траяна. Мне нужна такая же.

— Но ведь это было... постой... больше двухсот лет назад, — вмешалась Фавста. — Ты же не хочешь, чтобы они построили то же самое в наше время?

— А почему? — возмутился Константин. — Скажи мне почему? Сейчас империя обширнее, и богаче, и сильнее, чем когда-либо. Я всегда это слышу во всех торжественных речах. Но когда я прошу о такой мелочи, как арка Траяна, вы говорите мне, что это невозможно. Почему? Скажи, — обратился он снова к Каприцию, — ты можешь сделать мне такие же статуи, как там?

Каприций смотрел на него без малейшего признака робости. Две разные гордыни противостояли друг другу; два матерых кабана сошлись в поединке.

— Я думаю, можно было бы сделать нечто вроде стилизации, — сказал он. — Но она не имела бы художественной ценности.

— А мне плевать на художественную ценность! — отрезал Константин. — Можешь ты это сделать или не можешь?

— В точности как там? Но это определенный стиль, который требует виртуозной техники, — он может нравиться, а может не нравиться, лично мне он скорее нравится, — но современный художник...

— Можешь ты это сделать или нет?

— Нет.

— Ну, тогда кто может? Найдите кого-нибудь еще, черт возьми! Эмольф, мне нужно только одно — сцены битв, где солдаты должны выглядеть как солдаты, а богини, я хочу сказать, традиционные символические фигуры — как традиционные символические фигуры. Должен же в Риме быть кто-то, кто может это сделать!

— Это вопрос не только виртуозной техники, но и авторского видения, — сказал скульптор. — Когда два человека видят воина, кто может сказать, что они видят его одинаково? Кто может сказать, каким ты, император, видишь воина?

— Я понимаю, что он хочет сказать. А ты? — спросила Фавста.

— Я вижу воинов точно такими, какие они на арке Траяна. Есть хоть кто-нибудь во всей моей империи, кто может сделать мне таких?

— Я в этом очень сомневаюсь.

— Тогда, черт возьми, поезжай к арке Траяна, сними с нее эти статуи и приделай на мою. И немедленно — отправляйся в путь сегодня же.

— Сказано, как подобает мужчине, сынок, — сказала Елена.

За этим последовали разные другие, совсем неинтересные официальные дела. Константин любил, чтобы приближенные видели и слышали, как он работает. Елена начала терять терпение.

— Сынок, я пришла сюда, чтобы повидаться с тобой, а не с налоговым прокуратором Мезии.

— Еще минуту, мама.

— Я хочу поговорить с тобой о Криспе.

— Да, ты права, — сказал Константин, — с ним надо что-то делать. Но не сейчас. Сейчас у нас молебен. Я недавно ввел такой порядок. Уверен, что ты его одобришь.

Прозвенел колокольчик, и придворные построились в другом порядке. Несколько чиновников, низко поклонившись, покинули зал.

— Это язычники, — пояснил Константин. Входные двери закрылись. Из ризницы вышли дьяконы со свечами, кадилами, пюпитром и огромными священными книгами в тисненых переплетах с эмалевыми медальонами. Когда все было готово, Константин, все еще в своем изумрудно-зеленом парике, сошел с трона и среди облаков дыма от курящихся благовоний был подведен к аналою. Сначала все хором спели псалом. Потом Константин особым голосом, который в последнее время выработал специально для таких случаев, произнес:

— Oremus! [30]

Он возблагодарил Бога за то, что тот благословил его царствование, и в доказательство этого принялся подробно излагать собственную биографию. Он не забыл упомянуть о высоком происхождении, предназначившем его для высшей власти, и о том, как Божественное Провидение берегло его от разнообразных болезней в детстве и хранило во время блестящих подвигов на военном поприще. Он вкратце описал свое неудержимое восхождение к власти и истребление многочисленных врагов. Он возблагодарил Бога за свои полководческие таланты и государственную мудрость, приведя примеры как того, так и другого. Перейдя к последним событиям, он подробно остановился на сегодняшнем дне, не забыв про посещение матери, удовлетворительный доклад налогового прокуратора Мезии и окончательное решение по проекту своей триумфальной арки.