Ивлин Во - Елена

— По отцовской линии, — сказал Констанций, — я происхожу из древней придунайской аристократии.

— Ну да, — невозмутимо заметил Коль, — все, кто оттуда родом, обязательно древние аристократы. Где у тебя земли?

— Наши родовые земли обширны, но они перешли к другой ветви рода. У меня земель практически нет.

— Ах нет...

Коль кивнул головой и умолк.

— Я солдат. Я живу там, где служу.

— Ну да, — отозвался Коль и снова замолчал, а потом сказал: — Ладно, я поговорю с дочкой. У нас здесь свадьбы устраивают не совсем так, как там у вас, на Дунае. Решать Елене.

Когда Констанций это услышал, на лице его промелькнула легкая, но самоуверенная улыбка, и он распрощался с королем.

— Меда и музыку! — рявкнул Коль, и в зал вбежали барды. — Нет, вас не надо — только трех скрипачей и волынщика. Мне надо подумать.

Через некоторое время он, немного успокоившись, послал за Еленой.

— Прости, что прервал твой урок.

— У нас как раз был перерыв, папа. Я ходила на конюшню посмотреть, как там Пилат. У него была засечка, но ко вторнику он поправится.

— Елена, у меня только что побывал этот хлипкий молодой офицер из ставки с необыкновенно дерзкой просьбой. Он хочет на тебе жениться.

— Да, папа.

— Он состоит в родстве с Божественным — как его там? — ну, с этим ужасным типом, который не так давно был императором. Говорит, что родом откуда-то с Балкан. Ты ведь не пойдешь за него, правда?

— Пойду, папа.

— Стоп! Выйдите вон, — приказал Коль своему оркестру. — Забери кубок и уходи, — сказал он рабу. Последние отголоски музыки замерли под сводами зала, послышались торопливые удаляющиеся шаги, и наступила тишина. — Перестань вертеть эту штуку, — сказал он Елене.

— Это просто цепочка от уздечки. Тут погнулся крючок.

— Спрячь ее. Не туда! — воскликнул он, увидев, что Елена спустила цепочку за ворот рубашки. Она только повела плечами, чтобы стальные кольца удобнее легли между ее грудей.

— Все, спрятала.

Она стояла прямо и неподвижно, держа руки за спиной и только шевеля пальцами.

— Ведь когда-нибудь мне все равно придется за кого-нибудь выйти, ты же знаешь, — сказала она.

— Не могу себе представить зачем. Я никогда не смотрел на тебя как на девушку.

— О, папа...

— Другое дело — твои сестры: девицы как девицы, пухленькие, прекрасно готовят, шьют. Не проходит недели, чтобы кто-нибудь не просил у меня их руки. Но от тебя, Елена, я этого никак не ожидал. Ты похожа на мальчишку, ты скачешь на лошади, как мальчишка. Твой учитель говорит, что у тебя мужской склад ума, — не знаю, что он имеет в виду. Я думал, хоть ты поживешь дома со стариком отцом. А если уж тебе приспичило замуж, то почему за иностранца? Ну да, я знаю, все мы римские граждане и все такое, но мало ли кто считается римскими гражданами — и евреи, и египтяне, и эти отвратительные германцы. Для меня они все равно иностранцы. И жить в чужой стране тебе не понравится.

— Я должна буду следовать за Констанцием, куда бы его ни послали. А кроме того, он обещал взять меня с собой в Рим.

— Ох уж мне этот Рим! Спроси командующего гарнизоном — он знаком с одним человеком, который там побывал. Тот все ему рассказал. Ужасное место.

— Я должна увидеть его сама, папа.

— Ты никогда туда не попадешь. В наши дни никто туда не стремится, если у него есть выбор — даже Божественные Императоры. Ты на всю жизнь застрянешь в каких-нибудь казармах на Балканах.

— Я должна буду следовать за Констанцием. В конце концов, папа, мы, троянцы, злополучные потомки Тевкра, всегда жили в изгнании, ведь правда?

Если бы король Коль не отличался исключительной жизнерадостностью, то его состояние духа после этого разговора можно было бы назвать отчаянием. Ему оставалось одно — заняться приготовлениями к свадебной церемонии.

Констанцию не терпелось вернуться на континент, где его ждали дела. Не было времени ни сшить королевской дочери свадебное платье, ни разослать ко всем родственникам герольдов с приглашениями. Успели только посоветоваться с авгурами, чтобы те назначили счастливый день.

В этот день дул сильный соленый ветер с моря и временами из-за туч показывалось солнце. Во дворе замка был, как полагалось, заколот жертвенный бык, и украшавшая его гирлянда из весенних цветов лежала рядом с ним в луже крови, не успевшей впитаться в песок. Невеста и жених преломили на крыльце пшеничный хлебец и вошли в святилище, где в честь богов и Божественного Аврелиана курился фимиам и королевские барды пели эпиталаму, которая заучивалась и передавалась от отца к сыну задолго до того, как на острове услыхали про римских богов.