Лян Син - Лю Ху-лань

Затерявшись в толпе, Лю Ху-лань направилась в южную сторону и, проходя мимо дома Дуань Цзинь-чжун, быстро юркнула в ворота. Во дворе было много народу, все растерянно метались, не зная, что делать. Лю Ху-лань тихонько постучала в окно:

— Тетушка Цзинь-чжун! Тетушка Цзинь-чжун! Можно войти?

— Это ты, Ху-лань? — приветливо откликнулась женщина. — Не бойся, входи!

Лю Ху-лань вошла. В комнате она увидела Хун-мэй, племянницу Цзинь-чжун. Так вот кто стал няней ребенка! Лю Ху-лань в нерешительности остановилась у порога. Она слыхала, как какой-то мальчуган, вбежав во двор, торопил мать, испуганно повторяя вражеский приказ: «Если в доме останутся два человека, их будут считать пособниками Восьмой армии и изменниками!»

Женщины взволновались:

— Ай-я! В нашем дворе слишком много людей!

Лю Ху-лань слышала слово в слово: «Если в доме останутся два человека, их будут считать пособниками Восьмой армия и изменниками»… Она подумала: «Если враг войдет сюда, к тетушке Цзинь-чжун, кто может поручиться за ее жизнь? А ведь у нее ребенок, ему всего шесть дней. Что будет с ним? Разве враги пощадят его?..» Лю Ху-лань тотчас же круто повернулась, распахнула дверь и выбежала во двор. Она не хотела подвергать опасности целую семью: пусть лучше она одна умрет. Тетушка Цзинь-чжун громко крикнула:

— Ху-лань! Не бойся! Спрячься здесь!

Но Лю Ху-лань знала, что в этой комнатушке спрятаться негде. Куда же идти? За деревней у южного храма — место сбора. Повсюду вражеские посты. Вернуться в центр деревни тоже нельзя. Все же Лю Ху-лань твердо решила не навлекать беду на тетушку Цзинь-чжун. Она была ей глубоко благодарна за участие, но оставаться не хотела. В волнении Лю Ху-лань не могла вымолвить ни слова. Лишь немного успокоившись, она тепло сказала тетушке Цзинь-чжун:

— Ничего страшного не случится, если я пойду к храму. Я скроюсь в толпе, и меня не заметят, не волнуйся.

Лю Ху-лань кивнула головой и выбежала на улицу. Почти все крестьяне были в сборе. Яньсишаньцы шныряли по деревне, переворачивали все вверх дном, арестовывали многих. Вот повели семидесятилетнего Чэнь Чжу-цзэ из семьи активиста, за ним Лю Лао-сяня, тоже из семьи активиста, потом арестовали Ши Сы-цзя, брата Ши Ши-фана, который рекомендовал Лю Ху-лань в партию. Его схватили в центре деревни, когда он брал воду из колодца, из того самого колодца, куда бросился старик крестьянин, не желая попасть живым в лапы японцев. С тех пор не прошло и двух лет, а крестьяне по-прежнему терпели муки, только одних угнетателей, японских чертей, сменили другие — яньсишаньцы.

Аресты производились по заранее составленному черному списку. Солдаты бесцеремонно заглядывали в лица крестьян. Наконец из толпы вывели крестьянина Чжан Нань-чэна, бывшего некоторое время в Восьмой армии.

Затем солдаты начали рыскать среди женщин, поминутно спрашивая:

— Ты Цзинь-сянь?

— Нет.

— Тебя зовут Цзинь-сянь?

— Нет, меня зовут Сань-ни.

Так дошли до Цзинь-сянь.

— Тебя зовут Цзинь-сянь, признавайся!

Цзинь-сянь в ужасе пролепетала:

— Меня… меня зовут Цзинь-сянь.

Подталкивая девушку прикладом, солдат вывел ее из толпы и вместе с другими арестованными втолкнул в храм.

Мать Лю Ху-лань видела все это, и сердце ее замерло. Что будет с Лю Ху-лань? Мать порывалась вернуться и предупредить дочь, чтобы она соблюдала осторожность, но уже было слишком поздно. На площадь разрешалось только входить, выход был запрещен. Щемящая тоска сжала сердце матери. Вдруг кто-то дернул ее за рукав. Не оборачиваясь, она услыхала шепот:

— Мама…

Женщина в ужасе повернулась, зашептала:

— Ай-я! Ты пришла!

Но Лю Ху-лань скрылась в толпе. На площади царило напряженное молчание. Гнетущая тишина, казалось, достигла предела. Нужна была лишь искра, чтобы произошел взрыв. Какой-то стражник из Да-сяна, знавший Лю Ху-лань в лицо, пробился сквозь толпу и, схватив Лю Ху-лань за руку, угрожающе прошипел:

— Лю Ху-лань, верно? Лучше признавайся! С кем из Восьмой армии ты поддерживаешь связь? Кто в вашей деревне из Восьмой армии?.. Стой, не вздумай бежать!.. Мы тебя допросим, будешь говорить — хорошо, не станешь — прощайся с жизнью.

Лю Ху-лань, плотно сжав губы, широко раскрытыми глазами смотрела прямо в лицо врагу. Когда стражник ушел, она подошла к матери и спокойно, тихо сказала:

— Если я уступлю врагу — меня отпустят. Если не уступлю — меня лишат жизни…

В глазах матери потемнело. Она ничего больше не слышала, ничего не понимала. Губы ее беззвучно шевелились. Она напрягала все силы, чтобы не упасть.