Николай Задонский - Смутная пора

«Бунт распространяется быстро, – сообщал он в Москву, – от низовья Днепра и Буга по берегам этих рек не осталось ни единого старосты, побили много панов, а другие бегут в Польшу и кричат, что наступает новая хмельнищина. Впрочем, – добавляет гетман, желая на всякий случай отвести от себя возможные подозрения, – случившаяся смута принадлежностям нашим зело непротивна. Пусть паны снова отведают, что народ малороссийский не может уживаться у них в подданстве, и пусть перестанут домогаться Киева и всей Украины…»

В тоже время тайно гетман пытался всячески уговорить Семена Палия прекратить смуту, а полковнику Самусю, просившему помощи, с досадой ответил:

– Помощи тебе не дам и без царского указа к себе не приму. Без моего ведома ты начал и кончай, как знаешь…

Восставшие продолжали бороться. Они взяли Бердичев, Бар, Немиров, Белую Церковь, ряд других городов.

Воевода Иосиф Потоцкий и князья Вишневецкие объявили «посполитое рушение» [18]и с огромным войском двинулись на усмирение хлопского бунта.

Потерпев ряд поражений, они пытались склонить на свою сторону Самуся и Палия, обещая им прощение и большие награды, но те ответили:

«Мы тогда будем благожелательны Речи Посполитой, когда у нас во всей Украине, от Днепра и до Днестра, и вверх до реки Случи, не останется ни единой ноги панской…»

На помощь Потоцкому вышел польный гетман с войском [19]. Восставшие бились с беспримерным мужеством, но вынуждены были уступить пушкам.

Королевские войска взяли Богуслав и Немиров. Тысячи казаков и хлопов гибли на кольях и колесах, но и в предсмертных муках продолжали грозить шляхте новым восстанием.

Панские суды не знали, что делать. Оказалось, что почти все население принимало участие в бунте. Казни грозили опустошить страну.

Воевода Потоцкий приказал всем подозреваемым хлопам отрезать уши. Такому наказанию подверглось семьдесят тысяч человек.

Однако до конца восстание не было подавлено.

Семен Палий, отбив натиски жолнеров и шляхты, укрепил Белую Церковь и отказался ее сдать.

Паны обратились к царю Петру, находившемуся в то время с ними в союзе против наступающих шведов/ Но и грамоты царя, приказавшего «жить с поляками мирно», на упрямого Семена Палия действия не оказали.

«Никогда я с панами в приязни жить не буду и Белой Церкви им не отдам, разве меня отсюда за ноги выволокут», – отвечал отважный батько.

Но силы были неравны. Со всех сторон напирали на палиевцев королевские жолнеры.

Тогда решил Семен Палий прибегнуть к старому, испытанному средству. Позвал нескольких добрых, верных своих казаков и сказал:

– Сами ведаете, други, как тяжело нам приходится… Тают силы наши, а откуда помощь ждать? Одна надежда на единокровных наших братьев – запорожских и донских казаков да украинских селян… Добирайтесь до них, други, расскажите, каково живется нам в стороне польской, как мучают нас и ругаются над верой православной… Бейте челом казакам и всем добрым людям, пусть идут к нам, дабы вместе веру нашу и волю от панов оборонять…

– Одного опасаемся, батько, – ответили казаки, – не будет ли помехи нам от гетмана Мазепы?

– А вы ему на глаза не попадайтесь, блюдите тайность, – хитро прищурив глаза и подкручивая пышный ус, произнес Палий. – Дорога же к нам каждому казаку ведома. Рубежи стерегутся без строгости.

Среди людей, посланных на Левобережную Украину, находился и молодой казак Петро Колодуб, отличавшийся удалью и беспощадностью в боях с панской шляхтой.

Лютая ненависть к панам полыхала в душе Петра Колодуба с детских лет. Он родился в польской стороне, в селе, принадлежавшем надменному и спесивому пану Кричевскому. Великолепный, затейливой архитектуры панский палац, окруженный каменной оградой с бойницами, красовался на взгорье. Там жили беспечно и весело. Каждый вечер светился палац разноцветными огнями, слышалась оттуда дивная музыка.

А селяне ютились в убогих мазанках, от зари до зари изматывая силы на тяжелой панщине. Петру Колодубу шел пятый год, когда за какую-то малую провинность панский управитель избил в поле его мать. С того дня она занедужила и вскоре умерла. Отец, потрясенный горем, вздумал жаловаться на управителя пану. Обрядившись в чистую рубаху, он взял за руку осиротевшего Петра и отправился в палац.

Пан Кричевский дозволил хлопа к себе допустить. Он сидел за столом на веранде, выходившей в сад, и завтракал.

Отец, подойдя к веранде, опустился на колени, отвесил земной поклон: