Николай Задонский - Смутная пора

Подьячий опять тихо кашлянул, сочувственно закивал плешивой головой:

– Истину глаголешь, Иван Степанович. Не спят враги твои, ох, не спят. Вот и ныне от многих слышал, будто впрямь ты с турками и с Васькой Голицыным большую дружбу имел…

– Все напраслина и ложь мерзкая, – гневно сверкнув глазами, возразил гетман. – Я никакой утайки от государя не делал… Бог мою душу видит!

– Видит, милостивец, бог-то все видит, да людишки пакостные инако мнят. Придумали, вишь, будто ты в Польше имения для сестры покупаешь и, дивное дело, даже некую монашку Липлицкую указали мне, кою твоя милость якобы в Польшу не раз посылал… Ох, враги наши, враги наши, – вздохнул подьячий, пощипывая реденькую бородку и глядя прищуренными глазками на Мазепу.

Тот понял, что дьяк знает много и разговор затеял неспроста. Достал из ларца золотой, с большим алмазом перстень и приветливо улыбнулся:

– Ох, и не ведаю, как мне тебя, гостя дорогого, одарить. Милость монаршую привез ты мне, радость великую. Прими хоть эту малость…

Подьячий принял, быстро определил стоимость подарка, поклонился:

– Много благодарствую, Иван Степанович. Не по заслугам меня чествуешь.

И подумал: «Дешево меня ценишь, – я тебе в копеечку влезу».

А вслух продолжал:

– Как же, милостивец, ответ твой писать? Кого в подозрении имеешь?

Гетман задумался. Письмо явно с польской стороны, да уж больно случай удобный для расправы с ближними своими неприятелями.

– Пиши, – ответил он, – что подозреваю я в этом письме полковника Гадяцкого Михаилу, который недавно еще ко мне неприязнь обнаружил, сам гетманом домогался быть и пасквиль на меня уже писал. Еще подозреваю я сына митрополичьего Юрия Четвертинского – он постоянно в народе злые слова рассеивает, что быть Самойловичу опять гетманом.

Подьячий записал, стал прощаться.

– Ты не спеши, откушать со мной оставайся, – ласково пригласил гетман.

– С великою охотой, да в иной, видно, раз… Государевы дела не терпят. Ответ приказано выслать без замедления. Ты бы, Иван Степанович, теперь мне письмо-то вернул…

– Какое письмо? – нахмурился Мазепа.

– А что я тебе передал, милостивец. Мне строго-настрого заказано обратно его доставить для хранения в посольском приказе…

Гетман даже в лице переменился.

– Сперва я милостью царской был обрадован, а теперь во сто раз опечален, коли вижу – никакой веры мне не дают…

– Что ты, Иван Степанович, господь с тобой. Письмо для розыска злодея-доносчика нужно…

– Нет, уж ты, как хочешь, а письмо я не отдам…

– Да никак нельзя… С меня взыщут. Как отвечу-то?

– Ответишь, что затерялось…

– Ох, да что ты, Иван Степанович! Разве можно?

– Можно, дьяк, можно, – уверенно произнес гетман. – И ответ государям, когда напишешь, мне наперед объявишь. А услуги твои мною забвенны не будут…

Прижимист был Иван Степанович, но тут не поскупился – пятьсот дукатов подьячему отсчитал.

«За эту безделицу дорого, да авось в другой раз пригодится. В Москве нужных людей давно заводить пора», – подумал гетман.

В то время сильное беспокойство Мазепе начал причинять фастовский полковник Семен Палий – прославленный казачий батько с правобережной стороны.

В силу неблагоприятно сложившихся исторических условий правобережная часть Украины оставалась под властью поляков. Однако народ не хотел подчиняться панам и продолжал борьбу против них.

Воевода Чернецкий, чинивший жестокую расправу над непокорными хлопами, писал королю:

«Народ украинский так упорно держится московской протекции, что каждое поселение приходится брать штурмом. Сердца их до такой степени нечувствительны ко всепрощающему милосердию вашего величества, что они предпочитают погибнуть с домами своими от огня, терпеть голод и всякие лишения, чем возвратиться в подданство ваше. Все казаки и хлопы этой стороны решили лучше умереть, чем покориться».

И народ не покорился. Сотни тысяч казаков и хлопов погибли в жестоких схватках с королевскими жолнерами. [14]Другие бежали в Восточную Украину и Запорожскую Сечь. Третьи скрывались в лесных чащобах.

Польская часть Украины превратилась в пустыню.

«Видел я здесь города и замки, – сообщает очевидец, – безлюдные, опустелые… Видел валы высокие, воздвигнутые трудами рук человеческих, развалины стен, покрытые плесенью и обросшие бурьяном… Видел покинутые впусте привольные украинские поля, долины, прекрасные рощи и дубравы, обширные сады, реки, пруды, озера, заросшие мхом и сорными травами… Видел в разных местах множество костей человеческих, которым покровом было одно небо».