Ольга Рогова: Богдан Хмельницкий

– Пан гетман просит вас откушать! – с поклоном сказал писарь послам, надевавшим свои шапки.

Бутурлин, рассерженный и обиженный приемом Хмельницкого, сухо отвечал:

– По милости его царского величества обеды у нас приготовлены дома.

– Все послы его царского величества в моем доме едали. Если вы теперь откажетесь, то я сочту это за немилость его царского величества ко мне.

– Ну, будь по-твоему! – согласился Бутурлин, снимая шапку и ферязь.

Вошла гетманша с замужней дочерью Богдана, Катериной Выговской, невесткой писаря, они низко поклонились гостям.

– Накройте столы поближе ко мне! – приказал больной. – Хочу обедать с вами вместе.

Столы подвинули к самой постели. Писарь и есаул тоже сели с гостями. После жаркого гетман сказал Выговскому: А ну-ка, Иване, вели подать венгерского да постарше. Есть я нынче разучился, а пить еще могу.

Подали кубки и бутылку старого венгерского.

– А мне, Катрю, принеси мой заветный серебряный кубок.

Катерина встала и из соседней комнаты принесла на маленькой тарелочке массивный серебряный кубок, отделанный чернью и украшениями.

– Мне его теперь, пожалуй, и не поднять, – сказал Богдан.

Он попробовал привстать, но руки и ноги совсем его не слушались. – Поддержите-ка меня! – сказал он, обращаясь к жене и Выговскому. Они встали и подхватили его под руки. Дрожащей рукой гетман поднял тяжелый кубок и проговорил:

– Да здравствует благоверный великий царь всея Руси, милостивая царица и чада их! Многие лета им и милостивому ходатаю и заступнику нашему архиепископу Никону и всему освященному собору, боярам и думным людям, христолюбивому воинству и всем православным христианам. Да покорит Господь Бог под ноги великого государя не только иноверцев, еретиков, но и самого поганина, басурмана туркского султана.

Он осушил кубок, упал в изнеможении на постель и так ослаб, что не мог более ничего говорить.

Послы прожили больше месяца. Гетману становилось то хуже, то лучше, но он не переставал заниматься делами. Московские послы особенно были недовольны его сношениями со шведами, с Ракочи и с Молдавией.

– Вы обещали служить одному великому государю, – говорили они, – а теперь дружите с неприятелем Карлом-Густавом и обещаете помогать ему войском запорожским.

Гетман вспылил.

– Со шведским королем у меня давняя дружба, с тех пор, когда я еще не был в подданстве его царского величества. Шведы люди правдивые, они всегда держат свое слово, а его царское величество помирился с ляхами и нас хотел отдать в их руки. До нас дошли слухи, что его царское величество посылает двадцать тысяч человек войска на помощь ляхам против шведов и казаков. Мы же всегда готовы были служить его царскому величеству, когда и в подданстве его не были. Уговаривали крымского хана и не пускали его разорять города царские. Если бы я теперь не сошелся со шведами да с Ракочи, да с волохами и татарами, то они соединились бы с ляхами, побили бы нас, а потом дошли бы и до Московии.

Положение Выговского между недовольными послами и раздражительным больным гетманом было крайне затруднительно. Он уговаривал послов:

– Не сердитесь на гетмана, он болен и от болезни стал запальчив и раздражителен; он и нас всех бранит, за что-нибудь малое так рассердится, что и подойти к нему нельзя.

Бояре, видя, что от гетмана они ничего не выпытают, старались узнать у писаря, какие дела ведет гетман со шведским послом и приехавшим от Ракочи посланным; но Выговский уклонялся от ответа, уверяя, что послы приехал заявить о любви к запорожскому войску. Послы настаивали на свидании с самим Хмельницким, но он, действительно, был так слаб, что долго не мог принять их.

Явился, наконец, в Чигирин и польский посол, уполномоченный заключить с Хмельницким договор против шведов и Ракочи. Король думал разжалобить гетмана, укоряя, что он навлекает новую гибель на свою родину, заключая союзы с иноземцами.

Хмельницкий представился растроганным, клялся, что и сам не желает кровопролития; уверял, что и не думал заключать союза с Ракочи; казаки действуют самовольно, и он ничего не может с ними поделать. Кое-как договорились относительно границ Польши и Украины, подписали договор, оставив спорные статьи до утверждения на сейме.

Не успел Хмельницкий отпустить польского посла, как приехали к нему послы от татарского хана, Махмет-Гирея, преемника Ислам-Гирея, и гетман возобновил с ними прежний союз. Он уступил им южную степь у Днепровского лимана, дозволив им беспрепятственно кочевать там со своими стадами. Они обязались свободно пропускать казаков к Черному морю.