Ольга Рогова - Богдан Хмельницкий

– А на ком ты женишься-то?

– На Катре.

– Это на той девушке, из-за которой тебя на Сечи чуть было не повесили? – спросил Никита, усмехаясь. – Уж ты на меня, братец, не посетуй, – прибавил он. – А я на тебя никакого зла не держу за батоги. Если бы не ты, мне бы никогда не попасть в Москву.

– Это кака так? – удивился Довгун.

– Да мне за батоги, да за тебя никто в Сечи проходу не давал, я и утек оттуда. Вышло, что ты первый зачинщик моего счастья, – прибавил он, смеясь. – Если задумаешь собраться в Москву, спроси только боярина Никиту Ивановича Кустарева. А я для тебя сделаю все что, могу.

– Спасибо, товарищ! – отвечал Ивашко. – Вон ваше бояре из-за стола поднимаются; теперь пойдет прощальное угощенье, надо и нам к остальным присоединяться.

Целую неделю прожили бояре в ожидании гетмана; только в день Крещения, 6-го января, он, наконец, приехал. Бояр он встретил ласково, с достоинством и, когда они стали торопить его принятием присяги, ответил им:

– Я сам рад покончить поскорее с этим делом. Вот только семейное горе задержало. Послезавтра мы назначим генеральную раду и присягнем милостивому государю московскому.

Поздно вечером зашел к гетману Довгун и, низко поклонясь, сказал:

– Батько, я к тебе по своему делу.

– Что скажешь, пан полковник? – с усмешкой проговорил Богдан, покуривая люльку и выпуская дым через свои полуседые усы.

Он сильно изменился, постарел, обрюзг; не было прежнего блеска в глазах, не было недавней еще живости в движениях. Минутами он казался совершенным стариком.

– Пришел к тебе, батько, с поклоном: просить в посаженные отцы; хочу жениться.

– Добре задумал, пан полковник! Одного только жаль: как женишься, захочется дома сидеть, а не воевать.

– Я и то, батько, хотел просить тебя: отпусти меня. Я тебе теперь совсем не нужен стал, – сказал с легкой дрожью в голосе Довгун.

Богдан быстро, пытливо посмотрел на него.

– Все запорожцы таковы! – с неудовольствием сказал он. – Гладь вас все по головке, а чуть что не по вас, тотчас и наутек. Впрочем, мне все равно, хочешь служи, хочешь нет. Куда же ты думаешь ехать? – спросил он, помолчав.

– Думаю, в Москву.

– В Москву? – немного удивленно переспросил Богдан. – Впрочем, по мне, пожалуй, поезжай в Москву. Если захочешь, можешь мне и там послужить, – прибавил он. – Мне теперь надежные люди в Московском государстве нужны. – Я всегда твой слуга, батько, – с поклоном отвечал Довгун.

– Когда же ты думаешь играть свадьбу?

– В этом мясоеде.

– А ехать когда думаешь?

– Да если бы справился, то с панами послами и уехал бы.

– Как знаешь, твое дело.

Восьмого января 1654 года вся Переяславльская площадь была полна народом. Довбиши с седьмого часа утра били в котлы, есаулы и сотники приводили в порядок казаков, стекавшихся со всех сторон и толпившихся около просторного деревянного помоста, покрытого красным сукном.

Пока народ собирался на площади, Выговский отправился к русским послам. Боярин Бутурлин еще изволил почивать, и писарь пришлось ждать с полчаса, пока он к нему вышел. Боярин был одет в роскошный кафтан, осыпанный драгоценными каменьями.

– Бью челом ясновельможному пану послу! – с поклоном приветствовал Выговский Бутурлина.

– Здравствуй, батюшка, Иван Казимирович! Хорошие ли новости принес?

– Готов служить его царской милости, – скромно проговорил Выговский. – Что мог, то сделал для его светлых очей. Сейчас только с тайной рады: все полковники, судьи и есаулы были у гетмана. Могу поздравить высокородного боярина с полным успехом. Мы так искусно повели дело, что ни одного голоса не было против, а кто и был против, тот молчал, чувствуя полное свое бессилие.

– Спасибо тебе, батюшка Иван Казимирович! – проговорил боярин с легкой усмешкой. – Великий государь мой, царь Алексей Михайлович, не забудет трудов твоих. А теперь, пожалуй, пора нам и на площадь; довбиши, почитай, часа два в котлы звонят.

Ровно в одиннадцать часов гетман в богатой одежде, сопровождаемый всей войсковой старшиной и казацкими полковниками, вышел на площадь. Над головой его держали бунчук, а в руках у него была булава, осыпанная драгоценными каменьями.

Есаулы и сотники засуетились, раздвинули народ и образовали широкий круг около помоста. Гетман со своей свитой поднялся на возвышение. Московские послы стояли поодаль, на особом назначенном им месте.

Все крыши прилегавших к площади домов были густо покрыты народом.

– Смирно! – крикнул генеральный есаул.