Нодар Думбадзе - Я вижу солнце

– Не торопитесь! У них не хватит боеприпасов! Стреляйте только по моему приказу! И не вздумайте преследовать их: в рукопашной они нас побьют как пить дать!

– Ура-а-а! – заорал вдруг Нодар, вскочил и помчался к нам.

За ним последовала вся его ватага. Уроки нашего военрука, видать, не прошли даром: неприятельские солдаты бежали пригнувшись к земле, зигзагами.

– Ура-а-а! – крикнул еще раз Нодар.

– Захрума-а-а! – не вытерпел Отия Каландадзе и запустил в противника здоровенный ком земли. Ком угодил в голову Нодару, да с такой силой, что он выронил ружье и упал, словно подкошенный.

– Огонь! – завопил я, и на наступающих обрушился шквальный огонь нашей артиллерии. Ряды неприятеля дрогнули, остановились, потом поспешно откатились назад и укрылись в окопе.

– Нодар Головастик, не смейте больше показываться, иначе перебьем всех! – крикнул я.

– Поглядеть бы сейчас на его лоб! – сказал Отия.

– Лоб, лоб… – проворчал Эдуард Джабуа. – Попадем им в руки – не жди пощады!

– Без паники! – сверкнул я глазами.

– Нодар сейчас зол, как сто чертей… Съест он нас! – предупредил меня Кажура Гагуа.

– Кто трусит – вот белый флаг! – Я достал из кармана платок.

– Сосойя Мамаладзе, – донесся крик из окопа неприятеля, – сдавайся, пока не поздно!

– Покажись, если ты такой герой! – крикнул я в ответ и вылез из окопа.

– Вот я! – поднялся Гурам Тавберидзе.

– А где этот болван?

– Который?

– Ваш маршал!

– Я здесь, а тебе последний раз предлагаю сдаться, пока ты жив! – крикнул Нодар и тоже вылез из окопа. – Считаю до трех! Потом перехожу в рукопашную!

– Попробуй только!

Нодар отдал распоряжение, и тотчас же все его войско поднялось во весь рост.

– Ребята, вставайте и приготовьте гранаты! – приказал я своим.

– Ну, теперь крышка нам! – заскулил Ромео Чануквадзе.

– Один! – начал Нодар.

– Черт тебе господин! – ответил я.

– Два!

– Пустая твоя голова!

– Два с половиной… – сжалился над нами Нодар. В наших рядах подозрительно зашептались.

– Сосойя, пока есть время, переходи на нашу сторону! – крикнул Тамаз Керкадзе.

– Я не изменник!

– Переходи, говорю, и мы простим тебя!

– Не нуждаюсь в твоем милосердии!

– Тогда сдавайся! Пленных мы кормим сливочным маслом и белым хлебом! – предложил Нодар.

– Подавитесь сами вашим белым хлебом!

– Три! – крикнул Нодар, и неприятельское войско с громовым «ура» двинулось на нас.

– Огонь! – взвизгнул я. Три кома подряд рассыпались на голове Нодара, но сдержать натиск красных было уже невозможно.

– Бей его! – раздался боевой клич, и началось…

Все перемешалось. Пошли в ход подножки и пинки, оплеухи и кулаки, щипание и укусы, комья земли и палки.

– Что ты делаешь, осел!

– Ухо-о-о!..

– Не рви штаны, сволочь, они отцовские!

– Сдаешься?

– Убит я!

– Подними руки!

– Опусти палку – подними руки!

– Бросай оружие!

– Какое еще оружие?

– Отпусти рукав, собака!

– Ты что, за настоящего немца меня принимаешь?

– Чего ты плюешься?

– А ты не тяни меня за нос!

– Учитель! Он и впрямь меня убивает!

Потом первый пыл битвы остыл, слышалось лишь тяжелое дыхание уставших бойцов. Меня тащили за ноги, а деморализованное вконец мое войско с поднятыми вверх руками шагало рядом.

Меня подтащили к учителю.

– Товарищ начальник штаба! – вытянулся Нодар. – Ваше задание выполнено, неприятельская армия разбита, левый берег Волги захвачен нами, наши войска триумфальным маршем следуют на запад, жертв с нашей стороны почти нет! Кроме того, захвачен в плен фашистский генерал Сосойя Мамаладзе. Вот он!

– Сосойя, горе ты мое луковое, опять ты угодил в плен? – спросила Хатия.

Победители и побежденные разразились дружным хохотом. Я встал, отряхнулся и… расхохотался.

– Теперь отдохните полчаса, а затем – марш на плантацию! – объявил военрук.

С веселым гиканьем бросились мы к реке и с удовольствием бултыхнулись в холодную воду. Потом мы лежали в тени и молча наслаждались покоем, тишиной и прозрачным, без единого облачка, голубым небом. Леван Гуриелидзе лежал здесь же, с нами, и с нескрываемым удовольствием курил «Темпы». Приятный аромат папироски щекотал нам ноздри. Табак, разумеется, был у каждого из нас, но городские папиросы, да еще «Темпы», да еще в военное время, имели для нас особую привлекательность. Мы горели желанием выпросить у учителя одну-единственную папироску, чтобы выкурить ее всем классом, по одной затяжке на брата, и затем хвастаться на все село: вот, мол, мы курили «Темпы». Наконец Нодар не выдержал, подмигнул мне и толкнул – пойди, дескать, попроси. Я выразительно покрутил указательным пальцем у своего виска. Нодар с непередаваемой гримасой повторил просьбу. И я решился.