Лидия Чарская - Грозная дружина

Остальные разбойники почтительно поглядывали на этих троих, отчаянной удалью прославившихся, людей.

Лишь только появился атаман со своими спутниками, все почтительно вскочили со своих мест, уступая ему дорогу. Шапки мигом послетели с казацких голов и вся поляна огласилась громким криком:

— Здрав будь, атаман-батько!

— Здорово, ребятушки! — сильным, звучным голосом отвечал вновь прибывший.

— Есаулу Ивану Ивановичу здоровьице! — новым криком пронеслось по лесу.

— Спасибо, братцы! — отвечал седоусый есаул.

Между тем острые глаза атамана обежали поляну.

— Не вертались дозорные? — спросил он, обращаясь к трем своим помощникам, стоявшим отдельно.

Старый Волк выдвинулся вперед.

— Не вертались, Ермак Тимофеич. А с ночи ушли. Вот ужо подымется солнышко, полдничать станем, глядишь, и подоспеют молодцы.

— А ты, Михалыч, откедова? Ишь кафтан на тебе еле жив — весь в дырьях. Да и на лице тож царапины да кровь запеклась, — обратился Ермак (так звали атамана) к старику Волку.

Яков Михайлов только тряхнул плечами.

— На разведки ходил я, атаман. Самою чащею пробирался, — вишь, сучья да ветви искровянили рожу. Черных воронов выглядывать ходил…

— Ну, и што ж, выглядел? — живо вскинул на него глазами Ермак.

— Выглядел… Недаром волком меня зовут ребята наши. Инь глаза-то у меня, што у зверя лесного, да и чутье его же… Близко, в десяти всего переходах [19] Верстах. вороны черные. Видимо-невидимо их, што твоя туча. А ведет их боярин-князь Одадуров, воевода царский. К самой голове рати я подползал, в кустах хоронился, да в дуплах дерев… Все выглядел, все высмотрел, батько-атаман. Небось ни один из их не пронюхал, что Михайлов Яков, по коему застенок Малютин плачет, на воеводское пресветлое личико близехонько любовался, — со смехом заключил свою речь старик.

Захохотали и остальные разбойники. Веселым гомоном оживился лес.

— Ай да Волк! Ай да Яков Михалыч! На воеводское личико, бишь, налюбовался! — с нескрываемым восхищением повторяли в группах.

— Молодец, Яша! Век не забуду, — сильно ударив его по плечу могучей рукою, крикнул Ермак, и острые глаза его вспыхнули ярким огнем. — Жалую тебя кафтаном с плеч того воеводы.

— Слышь, робята? Слышь? — так и всколыхнулся Яков, — кафтан мне атаманом княжий пожалован! Стало с самим князем и расправа моя!

— Твоя, подъесаул… твоя, дедка! Што и говорить, заслужил, отозвались громкие голоса со всей поляны.

— А людей наших не видал, Михалыч? — дав утихнуть крикам, снова обратился к старику Ермак.

Старый Волк хотел ответить и не успел. Топот нескольких десятков копыт послышался в чаще. Точно несколько человек сломя голову неслись на конях по лесу.

Ермак выпрямился и насторожился. Орлиные очи его впились в чащу, как бы прорезывая густую листву деревьев и кустов.

— Ребята, го-то-о-вься! — умышленно замедленным шепотом, но громко и сильно, пронесся вслед затем его голос по поляне.

Как действием волшебства оживилась по этому крику поляна. Со всех концов ее к середине кидались люди, спешно хватая оружие — самопалы, бердыши и ножи. В боевом порядке становились разбойники, развертываясь правильным четырехугольником, готовые к бою. Впереди всех стоял атаман.

Его орлиный взор по-прежнему не отрывался от чащи. Седоусый есаул Кольцо встал возле атамана. Все взоры впились в Ермака. Все ждали, готовые грудью постоять за свою свободу, за вольные головы казацких дружин… Казалось, поведи только черною бровью храбрец-атаман, и вся эта горсть смельчаков ринется вперед навстречу еще невидимому врагу.

Топот слышался все ближе и ближе… Вот замелькали цветные кафтаны в зеленой листве.

— Го-то-о-вься! — еще раз пронеслось по лесу.

Почти одновременно с этим выскочили из чащи с десяток верховых на быстрых и рослых конях, убранных чепраками.

— Наши! — вырвалось разом удивленным возгласом из нескольких сотен грудей.

— И впрямь наши! Дозорные вернулись! — весело и радостно крикнул Ермак. — Да и с прибылью никак!.. Коней, гляди, робя, пригнали!

— И то с прибылью! — весело крикнул черноглазый Мещеряк, скакавший впереди всех на дивном, белом, как снег, аргамаке, — воеводовым конем тебе челом бью, атаман! — и спрыгнул с лошади на всем скаку, веселый, радостный, так и сверкая темным взором. За ним спешились и все остальные.

Это были все молодые, сильные казаки, как на подбор молодец к молодцу.

Ничего хищного, ни разбойничьего не было в их мужественных, дышащих удалью, лицах.