Владимир Аристов - Ключ-город

Медленно занималось утро. В тумане мутно чернели кремлевские башни, зубцы стен и против еще запертых ворот — полки ратных людей с развернутыми хоругвями. Солнце проглянуло сквозь туман, свежее и багровое. Но стены и башни по-прежнему казались вымершими. Воеводы, одетые по-ратному в железных шишаках и в цветных епанчах поверх панцирей, съезжались перед воротами, поглядывали на безмолвные, зияющие пустыми бойницами башни, переговаривались:

— Ай, может, передумали ляхи!

— Чего думать! Перебежчик еще третьего дня князю говорил, что жолнеры давно между собой положили сдаться по-доброму, да пан Струсь да бояре против того стояли. А сейчас и пану Струсю и боярам-изменникам храбриться не с чего. Вымолвить страшно, человечину с голода жрут.

Солнце прорвалось между клочьев тумана, засияло на сразу поголубевшем небе, сверкнуло на кремлевских крестах, оружии и доспехах ратных людей. Ратные приободрились, поглаживали отсыревшие усы:

— Солнышко!

— Добрый знак!

Михайло Лисица стоял среди ратных людей у Троицких ворот в переднем ряду. После того, как ушел он из Смоленска с несколькими уцелевшими посадскими мужиками и ратными людьми, пристал к старому знакомцу Беляю, громившему со своими мужиками ляхов. Бил Михайло с шишами и пана Вонсовича, и пана Мацкевича, и самого пана Струся. Когда услышали шиши о новом земском ополчении, ушли к Пожарскому.

Стоял Михайло теперь, смотрел на сияющие главы кремлевских церквей, на зубцы старой твердыни, вспоминал такие же главы, зубцы и башни Смоленска. Подумал: «Сели ляхи в Смоленск, да не надолго им там усидеть». Вспомнил и слова мастера Коня: «Руси под Литвою до века не быть». Вздохнул. «Встань, Федор Савельич, встань, мастер, погляди, как русские люди с Литвою великий свой спор кончают».

Ворота со скрипом отворились. Вышли думные бояре, сидевшие с поляками в осаде. Впереди всех Мстиславский. На боярине простая лисья шуба до пят, на голове старая, потертая, как у захудалого мужика, лисья же шапка. Видно было, что убогим одеянием хочет боярин разжалобить русских людей. Шел, опустив низко бороду и едва передвигая ноги. За Мстиславским еще бояре, дворяне и купцы из предавшихся раньше полякам.

Ратные задвигались, зашумели:

— Изменники!

— Королевы холопы!

— Секи изменников!

На середину, между рядами ратных, вынесся на вороном коне боярин, махнул шестопером:

— Пошто, ратные люди, кричите? Или не ведомо вам, что князь воевода с Козьмой Мининым слово дали полонянникам, какие б ни были — свои ли русские или литва, зла не чинить.

Ратные притихли, только в той стороне, где стояли казаки, крики не смолкали долго:

— Посечь изменников!

— И животы их взять!

За боярами и купцами стали выходить поляки. Сначала из ворот вышел пан Струсь. Прославленные в Речи Посполитой холеные усы вояки висели грустно. Волчьи глаза ушли глубоко в глазницы. За Струсем по четыре в ряд вышли шляхтичи его полка. Куда у спесивых ляхов подевалась и отвага! Лица бледные, шли вперевалку, трусливо шаря по сторонам глазами. Оделись тоже победнее, хоть кое у кого и было припрятано под одеждой награбленное в Кремле золото и жемчуг. За шляхтичами повалили толпой паны, гайдуки, жолнеры.

Михайло стоял, опираясь на бердыш. Смотрел он на толпы выходивших из ворот поляков, на бесконечные ряды ратных людей, терявшихся где-то за Китай-городом.

В рядах стояли бородатые, бывшие в сечах и в Ливонии и в Литве, не раз рубившиеся с татарами ратники, и парни-голоусы по осьмнадцатому году, впервые ставшие под ратную хоругвь, дети боярские, мужики, и посадские люди, — все свои, русские.

От вида множества ратных людей у Михайлы перехватило дыхание.

Он толкнул локтем стоявшего рядом Беляя:

— Не зря смоляне против Литвы до смерти стояли. Пока бились с панами, поднялась Русь от мала до велика. И не то Литве с Русью тягаться, нет в свете ни короля, ни царя-государя, чтобы теперь против Руси устоял.

Быть в нетях — не явиться на службу.

Выть — мера земли для раскладки податей.

Бастеи — бастионы.

Распоп — лишенный сана поп.

Мухояровый — полушелковый.

Страднические одра — носилки.

Козырь — воротник.

Гиль — мятеж.

Опашень — верхняя одежда.

Прапорец — флюгер.